Дыхание в басовом ключе
Шрифт:
– Алек? Когда вы... Впрочем, не важно, – оборвал он сам себя. – Доверься мне, так и будет.
– Да я, в общем-то... – и тут я призналась: – Я боюсь не справиться, Шес!
– Опять эфемерная и неконкретная формулировка, – на мое удивление, он не принялся, как все остальные, уговаривать меня, что я гений и всё будет тип-топ, а лишь раздраженно закатил глаза. – Ну, допустим, только допустим, что ты облажаешься. Крупно так. Запорешь весь концерт. И?
– Что и?
– Что тебя в этом пугает?
– Как, что? – я
– Нет, детка. Это я всех подставил, когда сделал вот это, – он покрутил перед моим носом загипсованной кистью правой руки. – А ты всего лишь мой шанс немного уменьшить ущерб. Получится – замечательно, не получится – что ж, я хотя бы попытался.
Он так спокойно это говорил. Не пытался убедить меня, что я готова. Не рассказывал сказки, что все будет хорошо. Не храбрился. Не показывал ложной бравады. Все предельно честно, обыденно и как-то потребительски – это меня и успокоило. Ну, в самом деле, запорю я концерт, и что? Что изменится в лично моём мире? Планета перестанет крутиться? Вселенная сколлапсирует? Что? В конце концов, это их проблема, а не моя.
И только успокоившись, я обратила внимание, насколько он бледен, даже под гримом, и как морщится, случайно касаясь руки. Как я провела с ним три дня бок обок, и не заметила этого?
– Болит? – я аккуратно дотронулась до гипса, стараясь не надавливать, но все равно он дернулся.
– Детка, мужчину не спрашивают, больно ли ему.
Ой, я вас умоляю. Мужчинам не больно и они не плачут, да.
– Сильно? – я сделала вид, что не услышала его ответ.
– Терпимо. Местами...
– А зачем терпеть? Можно же принять что-то от боли?
– Не в моем случае, – он мазохист, что ли? – Оптальгин на меня не действует, а серьезные болеутоляющие нельзя.
– Почему? Аллергия?
– Нет, просто...
– Вот вы где! – в дверной проем просунулась рыжая взъерошенная голова и ее обладатель противно протянул: – Вы не торопитесь. Мы там пока без ударных начнем, а вы, как освободитесь, приходите, че!
– Готова? – Шес протянул мне руку, помогая слезть со стола.
– А знаешь, что? Да!
– Тогда пошли, взорвем Питер!
====== Глава 16 ======
Взорвали ли мы Питер?
Знаете, впоследствии мне посчастливилось побывать и на других концертах Рельефа, уже в качестве зрителя, когда за барабанную установку вернулся, наконец, их невозможный неформал. Так вот, по сравнению с этим ударником от Бога, то наше выступление смотрелось, конечно, довольно убого. Но это только если сравнивать. А так, особенно учитывая, что на всё про всё у нас было каких-то три дня, думаю, его можно считать скорее блистательной победой, чем позорным провалом.
Во всяком случае, гнилыми помидорами нас не закидали, хотя и было несколько прицельных попыток осчастливить Дэна чьими-то бюстгальтерами. Он, нисколько не смущаясь, распихал кружевное безобразие по карманам, чтобы потом
Кстати, Дэн. Ох, уж этот мальчик-колокольчик! Кто бы мог подумать, глядя на это уверенное в себе создание, носящееся по сцене, заигрывающее с фанатами, срывающее с себя майку под восторженный рев публики и обнажающее огромную, на всю спину, витиеватую татуировку обвитого плющом египетского креста, что он способен так мило краснеть от любой мелочи?
К тому времени, как мы с Шесом и гитаристами поднялись на сцену, он уже оккупировал микрофон. Впрочем, тот и так был его по праву.
– Салют, Питер! – и оглушающий рокот в ответ. – Ты нас ждал? Вижу, что ждал! Ну, так мы у тебя есть!
Дальше шел невоспроизводимый треп о том, как мы рады снова здесь быть. И о том, какие молодцы ребята, выступавшие ранее. И о том, как чудна погода и отвратителен кофе. И о том, каким гадом оказался Шес, сломав себе руку. И так далее, и так далее.
Вообще, неугомонный солист Рельефа не затыкался ни на секунду. Если он не пел, то трепался, если не трепался, то пел, а если ни то и ни другое... Да, нет, не было такого. При этом он умудрялся еще и мотаться по сцене, прыгать, бегать, скакать, подносить нам воду, играть на своем синтезаторе, когда это требовалось и ни разу не сбиться с дыхалки. Пот градом катился по его разукрашенной под хохлому сценическим гримом физиономии, но голос звучал ровно и уверенно, как будто он в шахматы играл или клеил папье-маше. Невероятный человек. Такое впечатление, что ему в роддоме случайно засунули кое-куда вечную батарейку, да так и забыли достать.
Начали концерт мы с того, что представились. Точнее, представлял нас рыжий, а мы, по мере называния имен, мило улыбались (или скалились – тут уж у кого как срослось) и проигрывали небольшую партию. По мере добавления инструментов, партии сливались, разрастались и к тому моменту, как солист, заявив: “Я – Дэн Боровски и с вами Рельеф”, тронул клавиши, над стадионом уже лилась ритмичная, зажигательная и довольно сложная мелодия. Этот момент мы репетировали раз двадцать, но для постороннего слушателя все звучало, наверное, немного интимно и спонтанно. Особенно когда я, названная “нашей феей-спасительницей”, тронула крэш вместо рабочего драма, резко разбивая серебристые переливы ритм-гитары.
Волновалась ли я? О, да! Не истерила, конечно, как до разговора с Шесом, но определенно волновалась. И это мое напряжение, видимо, хорошо ощущалось остальными, потому что через пару-тройку песен солист вдруг обернулся ко мне и, задорно подмигнув, заявил:
– Фея, снимайся с ручника! Уреж-ка нам “Мурку”!
Вот так и сказал – “уреж”. При этом еще и ухмыляясь, ну в точности, как булгаковский Бегемот. Во всяком случае, мне всегда казалось, что тот должен ухмыляться именно так: загадочно, многообещающе и немного паскудно.