Дыхание в басовом ключе

Orbit без сахара

А пока что... Пока что надо уволиться. И сделать это как-то так, чтобы не заставили отрабатывать месяц, положенный по контракту. Вот с этой отработкой и была главная загвоздка.

– Это что? – директриса брезгливо подняла мое заявление за уголок.

– Заявление об уходе, – с непробиваемой миной Капитана Очевидность отрапортовала я.

– Да я вижу, – протянула Черных, внимательно рассматривая то меня, то бумажку, как будто сличая нас. – А с какого перепугу, Викуся?

– Э... По семейным обстоятельствам, Тамара Ефимовна. Вы подпишете?

– Каким таким

обстоятельствам? – ничего пописывать она явно не торопилась. – Насколько мне известно, ваши, Виктория, семейные обстоятельства предполагают, что вы вцепитесь в эту работу руками и ногами . А вы вот, что надумали, – она снова приподняла несчастный листок. – Так что случилось?

– Я... Я бы не хотела это обсуждать, если можно, – попросила я. – Просто подпишите, пожалуйста.

– Даже так? – она внимательно рассматривала меня, словно выискивая что-то. – Ну, хозяин барин. Неволить не буду. Отработаете положенный месяц и можете быть свободны.

– Тамара Ефимовна... – как же выкрутиться? – А можно как-то без отработки?

– Виктория Владимировна, я понимаю, у вас обстоятельства, – она так язвительно выделила это “обстоятельства”, что я тоже кое-что поняла – ей наплевать на них. – Но у вас, дорогая, есть ещё и контракт.

– Я знаю, но... Мне очень надо, правда! Ну, может, можно как-то договориться?

– Вика? – ее глаза подозрительно заблестели. – Милочка, вы мне что, взятку сейчас предлагаете?

– А надо?

Я правда не знала, что в таких случаях делают. И, если предлагают, то сколько? Моего гонорара вообще хватит? Соглашаясь вчера на предложение ударника, я как-то упустила из виду этот момент.

– Викуся... – начала Черных ехидно и вдруг осеклась, взглянув на меня. – Вика, – продолжила она уже мягче, – хотите чаю?

– Что?

– Я говорю, чаю хотите? Давайте, я заварю нам чай? А вы, деточка, пока соберетесь с мыслями и все мне расскажете. Хорошо?

Не знаю, что меня так выбило из колеи – внезапная смена тона, предложение почаевничать или ещё что-то, но я согласилась. И неожиданно для самой себя выдала этой мегере всё.

Сжимая в дрожащих руках чашку с горячим ромашковым чаем, который я, к слову, терпеть не могу, и с трудом сдерживая слёзы, я говорила. И не просто говорила, а изливала душу человеку, которого от все той же души презирала, можно даже сказать, ненавидела.

Я рассказывала о вещах, о которых и Романыч-то лишь догадывался. А кое о чем не ведал даже Олег. Про Кирилла. Про то, как бросил нас с Данечкой. Про то, как молодой и талантливой студентке, лучшей на потоке, пришлось оставить консерваторию и идти работать посудомойкой в кафе. Про то, как заболел, а потом и умер папа. Про долги. Про то, как правдами и неправдами удалось устроиться в лицей и терпеть день изо дня свою никчемность и безразличие учеников и преподавательского состава. Про то, что Олег с утра до ночи вкалывает на двух работах, а денег всё равно не хватает. Про чёртов велосипед. Про то, что брат в свои тридцать четыре года всё ещё не обзавелся семьёй, потому что боится оставить нас с Даней. Про Рельеф. Про Шеса. Про Ала. Про деньги...

Я выкладывала всё, не оставляя

в тени ничего. Мне так давно хотелось вылить это на кого-то, высказаться, поделиться, переложить хотя бы частично эту ношу на чужие плечи. Честно сказать, я и не соображала, что и кому говорю, меня просто несло. Такая вот тихая истерика, если хотите.

– Деточка, – вздохнула Черных, когда я, наконец, замолчала, – почему вы носите всё это в себе?

– А с кем мне делиться, Тамара Ефимовна? С Олегом? Он и так всё знает. А чего не знает, того я и под страхом смертной казни ему не расскажу. С друзьями? Увольте, не хочу, чтобы меня жалели. И без того тошно!

– Знаете, Вика, – она отхлебнула уже остывший чай и поморщилась, – иногда надо, чтобы кто-то пожалел. Есть вещи, с которыми не стоит пытаться справиться в одиночку.

– Вы собрались меня жалеть? Не надо.

– Надо, деточка, надо... Только не примете вы этого от меня, ведь так?

– Не надо! – упрямо повторила я.

Единственное, что не давало скатываться в депрессию и истерику в последние годы, это уверенность всех вокруг в том, что я прекрасно справляюсь. Даже Олежек повелся на этот спектакль. Но, боги, кто бы знал, как я устала разыгрывать из себя Железную Леди! Как же я устала.

– Хорошо, – подозрительно легко согласилась директриса. – Тогда вернемся к твоему увольнению, – она вдруг отбросила в сторону офизиоз и перешла на “ты”.

– Вы подпишите?

– Подпишу. Но, сначала ты меня внимательно выслушаешь. Договорились?

– Я слушаю.

– Это всё замечательно, Вика, и такую возможность заработать грех упускать. Но, ты подумала, что будет через три месяца? Опять пойдешь в посудомойки? Или ты забыла, как тяжело найти приличную работу с неоконченным высшим?

– Я всё понимаю...

– Да нет, не понимаешь! – перебила меня Черных. – Рубишь с плеча, как девчонка сопливая, ей Богу. Нет бы, прийти, посоветоваться.

– А вы можете мне что-то посоветовать?

– Виктория, а когда вы в последний раз в отпуске были? – огорошила меня директриса.

– Э... Никогда?

– Вот и я о том же, деточка. Почему бы вам не взять отпуск? До конца учебного года осталось три недели. Набежавших выходных вам как раз должно хватить. На время экзаменов возьмете по собственному желанию, я подпишу. Всё равно ваш предмет неаттестационный. А там и каникулы уже. До сентября вы со своими рокерами закончите, я надеюсь?

– Должна бы... – она мне помогает? Она? Мне? Я не верила происходящему.

– Вот и хорошо. Сделаем вид, что этого не было, – она скомкала и выбросила в урну моё заявление об уходе. – Подавайте на отпуск, и чтобы с завтрашнего дня и до сентября я вас, Викуся, здесь не видела!

Вот такие пироги.

Из ее кабинета я выходила в легком шоке, получив понимание и помощь от человека, от которого меньше всего их ожидала. Странно это было – разочароваться в ком-то наоборот. Она всегда была для меня средоточием чуть ли не всех бюрократических грехов: властная, самовлюблённая, не умеющая ценить, пользующаяся своим положением. А вот поди ж ты, оказалась нормальным человеком.