Дыхание земли

Гедеон Роксана Михайловна

– Я не согласна, – отчеканила я четко и ясно.

– Вы еще не выслушали второго моего аргумента.

Я насторожилась. Больше всего на свете мне хотелось, чтобы этот человек оставил меня в покое. Я начинала осознавать, что он предлагает мгновенный, почти сказочный выход из ситуации. Наверное, мне не надо будет больше задумываться о том, что посадить и как вырастить. И Сент-Элуа останется за мной. Но мне становилось ужасно досадно, что такой легкий, быстрый выход из тяжелого положения существует. Этот герцог – он словно с неба свалился. Я не могла отрицать, что он, возможно, прекрасный человек. Но, Боже мой, как мне не хотелось ни с кем сближаться! Свое

спокойствие я ценила чуть ли не больше благополучия своих детей. И когда я говорила герцогу, что мне противны все мужчины, я была до предела искренна. Мужчины внушали мне только презрение и отвращение. Даже лучшие из них, такие, как граф д'Артуа, могут лишь лгать и проводить время в праздности. Я не хотела иметь с ними ничего общего. Это было какое-то почти физическое предубеждение. Я была ожесточена.

– Сударыня, я дам свое имя вашим дочерям.

Это было как гром среди ясного неба.

– Веронике и Изабелле? – переспросила я пересохшими губами.

– Да, Веронике и Изабелле.

Он достал из кармана камзола портсигар, прикурил сигару у пламени камина и глубоко затянулся.

– Как мне казалось, мадам, они незаконнорожденные, – жестко констатировал он. – У них нет фамилии. Вы подумали, что с ними будет, когда они станут взрослыми? Об отсутствии приданого я уже не говорю. Но кто женится на них? Для аристократов ваши дочери слишком сомнительного происхождения. А для буржуа они будут недосягаемы благодаря тому, что выросли вместе с вашим сыном, что их воспитали вы, принцесса де Тальмон. Ваши дочери, сударыня, окажутся как бы между двумя сословиями. Весьма и весьма неясно, сумеют ли они сделать хорошую партию. Подумайте об этом.

Я действительно думала, опустив голову. Каждое его слово было правдой. Но, Боже мой, как я жалела, что это так!

– Вы бьете наповал своим великодушием, – проговорила я наконец с горькой улыбкой. – И вы, вероятно, даже полагаете, что я должна быть благодарна вам. Но я не могу быть благодарной. Вы просто загнали меня в угол и из моего тяжелого положения извлекаем выгоду, уж не знаю там, какую.

– Так что же вы ответите? – спросил он так же бесстрастно, словно я ничего и не говорила.

Я попыталась представить: фамилия Вероники будет дю Шатлэ, и Изабеллы тоже. Они будут мадемуазели дю Шатлэ. Разумеется, станут обеспеченнее и удачливее. Но будут ли счастливее? Как отнесется к ним этот человек? Не пожалею ли я, что, погнавшись за фамилией, потеряла суть?

– Послушайте, вы говорили о браке по расчету, – сказала я поспешно, осененная внезапной мыслью. – Выгоду для меня вы уже объяснили. Но что я могу дать вам?

Он наклонился ко мне, я даже ощутила терпкий аромат его американской сигары. Впервые его лицо было так близко к моему: внимательные холодные глаза, которые, как я выяснила окончательно, были темно-синего цвета, жесткий рисунок чувственных губ, чуть нахмуренные черные брови. А волосы его, густые, волнистые, собранные в прическу «а ля лорд Кэтоген», не напудренные и связанные сзади лентой, были не совсем черного цвета… Он был, скорее всего, темноволосый шатен, но это не сразу удавалось разглядеть.

Меня поразила убежденность, сквозившая в его взгляде. Убежденность в том, что он возьмет верх. Но ни тени страсти не было в этом лице. Он не то что не любил, но даже не желал меня.

– Вы, сударыня, – произнес он очень мягким, но повелительным голосом, – можете дать мне очень многое.

– Что же именно?

– Вы, в частности, можете стать женой, достойной меня.

– Что это значит?

– Мой род – род

очень древний и знатный. Отыскать женщину, равную мне по происхождению, – дело сейчас нелегкое. А вы, мадам де ла Тремуйль, не то что мне подходите, но даже сделаете мне честь, став моей женой. Да и ко всему прочему, мне пора найти спутницу жизни. Я много поездил по свету, многое узнал. Но теперь на этом пора ставить точку. Род дю Шатлэ нуждается в наследнике. Конечно, у меня есть брат, но я бы предпочел, чтобы моя фамилия передалась по прямой линии, как это бывало всегда.

Я молчала, подавленно слушая. Затянувшись сигарой, он продолжал:

– Вы тонкая, умная, изящная женщина, сударыня, – у меня глаз наметанный, я разглядел это даже сквозь ваши наряды. Если признаться честно, я заметил это еще тогда, зимой 1793 года, когда вынужден был бежать из Парижа, потому что вы опрометчиво воспользовались моим пистолетом. Наконец, вы на редкость прелестная женщина. Словом, вы идеально подходите мне. Вот почему я так настаиваю.

– Но мы же не любим друг друга, – проговорила я мучительно, – мы даже ничего друг к другу не чувствуем! Что может получиться из этого брака? Только сплошное несчастье!

– У меня другое мнение на этот счет. Брак по расчету – отличная форма брака. По правде говоря, вы произвели на меня впечатление, не сразу клюнув на мои деньги. Но, как вы помните, у меня есть еще и второй довод.

Он снова достал часы, которые так меня поразили, и, взглянув, который час, поднялся. Рука его потянулась за шляпой.

– Сударыня, – сказал он сухо и официально, – дела, объяснить суть которых вам я пока не имею счастья, заставляют меня покинуть Францию на некоторое время. Ровно через три недели я буду у вас, в Сент-Элуа. Тогда-то вы и скажете мне ваш ответ, и, что всего вероятнее, тогда мы и обвенчаемся.

Когда он заговорил о делах, объяснить которые он «не имеет счастья», я насторожилась. Вероятно, решила я, он какой-то роялистский заговорщик. Хорошенькая же будет у меня с ним жизнь, если это так! Я, конечно, поддерживала белое дело, но оказаться снова в тюрьме не хотела. Я и так достаточно пострадала за роялизм, больше, чем можно требовать от женщины. Да пусть он богат, как Крез, для Республики это ничего не значит: однажды его выследят, арестуют, приговорят, и тогда – прощай все имущество, поместья, земли и особняки! Все будет конфисковано подчистую, как это умеет делать новая власть. Нет, Боже мой, нет! Мне и без этих треволнений достаточно худо.

– Сударь, – сказала я решительно, – вы можете услышать мой ответ сейчас.

– Какой же он?

– Я не согласна.

Его лицо ничего не выразило: ни раздражения, ни разочарования, ни оскорбления.

Он надел шляпу, запахнул плащ и направился к выходу. Но у самой двери обернулся.

– Через три недели, сударыня, 8 октября я буду здесь в полдень. Подумайте над моим предложением, оно остается в силе.

– Вам незачем приезжать, господин дю Шатлэ, это будут только лишние хлопоты.

– Ничего. Меня это не пугает.

Герцог вышел, не прощаясь, оставив меня в недоумении насчет того, что дает ему такую уверенность в том, что я непременно изменю свое решение.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

БЕЛЫЕ ЛИПЫ

1

Я долго, очень долго думала об этом странном разговоре. Думала, возмущалась и удивлялась. Все это и впрямь было очень неожиданно. Предложение герцога было для меня все равно что снег на голову.