Дыхание земли
Шрифт:
– Пойдемте!
Герцог рванул меня за руку, с силой потащил прочь. Я машинально повиновалась, все еще слишком оцепеневшая от испуга, чтобы сообразить. Влажные полы плаща били меня по ногам, капли дождя стекали по лицу, волосы даже под капюшоном повлажнели.
Он дал мне передохнуть только тогда, когда мы выбежали из леса и оказались в стороне от деревьев, в которые могла ударить молния. Теперь мы прошли спокойнее, и я, уже придя в себя, по достоинству оценила присутствие духа и хладнокровие, проявленные моим мужем. Я вспомнила, как неосознанно, в страхе, я бросилась к нему, словно пытаясь найти защиту, как прижалась щекой к его груди,
Вполне возможно, он хороший человек. Немного странный и необычный, это правда. Но я уже не могла лицемерить, полностью отказывая ему в привлекательных качествах. Он смел, сдержан, хорошо воспитан, благороден, он сдержал каждое слово, которое мне дал. Наконец, он отличался какой-то особенной, мужской внешностью. В ней не было броскости, но была мужественность. Черные волосы, смуглая кожа, длинный нос, одновременно и чувственные, и жесткие губы, сильный кадык. А глаза сейчас казались уж совсем синими-пресиними.
«Возможно, – подумала я растерянно, – я веду себя неоправданно враждебно… Ведь если рассудить объективно, он не причинил мне никакого зла». Сейчас он держал меня за руку и, помедлив, я решила не высвобождать ее.
Но вспомнив о том, что случилось, я вздрогнула.
– Молния – дурной знак, сударь, – сказала я вдруг.
Он взглянул на меня с усмешкой.
– Вы суеверны, сударыня?
– Да. Суеверна. И верю в предзнаменования.
– Не верьте. Мы сами построим свою судьбу именно так, как захотим, и я уверен, что будет ничуть не хуже, чем у других.
– Не слишком ли вы самоуверенны, презирая судьбу?
– Сударыня, – сказал он, – жизнь очень хорошо научила меня правильно оценивать свои силы. В данном случае я совершенно уверен, что на устройство собственного брака у меня хватит сил.
– Разумеется, – проговорила я. – Брак-то по расчету.
Но, испугавшись, как бы он не подумал, что я сожалею об этом, я поспешно умолкла.
Поль Алэн явился быстрее, чем можно было ожидать. Кучер, служивший братьям, низко мне поклонился и занял свое место на козлах фиакра. Герцог распахнул передо мной дверцу так демонстративно и с таким безупречным поклоном, что мне не оставалось ничего другого, как войти в фиакр.
«Я теперь герцогиня, – мрачно подумала я, устраиваясь на подушках фиакра. – Мадам дю Шатлэ д'Эретри. Надо же, еще месяц назад я и не подозревала, что такое может произойти».
7
Целых тридцать пять лье, иначе говоря, десять часов пути отделяли Сент-Элуа от Верхней Бретани, где находилось поместье Белые Липы. Мы выехали в одиннадцать утра, хотя, впрочем, ливень был такой яростный, что утро было похоже на вечер. Дорога раскисла, превратившись в сплошное болото, капли воды пузырились в огромных лужах, золотисто-красный убор леса обмяк, опустился, влажный и смятый. Непроницаемая серо-стальная пелена дождя стояла в воздухе. Капли стекали по окошку фиакра, покрывали его мутной поволокой, стучали о деревянную крышу.
Я куталась в плащ, чувствуя себя неважно и неуютно. Погода, отвратительная сама по себе, теперь усугубляла все, что произошло. Тягостное молчание царило в фиакре. Отвернувшись, я смотрела в окно, втайне удивляясь: даже если герцогу не о чем говорить со мной, почему бы ему не поговорить с родным братом? Поговорить просто так, лишь бы развеять эту тишину, нарушаемую пока лишь щелканьем бича кучера.
Я то
Унылые пейзажи осенней Бретани проплывали за окном – залитые дождем желто-серые поля, одинокие рыжие сосны, вязнущие корнями в мокром песке, грустные озера, оглашаемые криком диких птиц… Встречные кареты почти не попадались по дороге, убогие таверны стояли пустые. На месте многих ферм остались лишь пепелища. Нищета, беды и разорение – вся Бретань была поражена ими. Этот край и при короле не процветал, а революция его, наконец, доконала. Странная тишина и безжизненность края действовали на меня угнетающе. Казалось, только аисты, утки, белые гуси и казарки, улетая, подают голос и осеняют небо своими крестами из черных точек.
Голова моя приникла к оконному стеклу и, убаюканная этими нескончаемыми горестными пейзажами, я задремала. Братья, словно сговорившись, не произносили ни звука – таким образом, дремать мне никто не мешал.
Проснулась я от холодного ветра и от толчка. Дверца была распахнута. Поль Алэн, придерживая ее, наклонился ко мне.
– Сударыня, мы в Понтиви. Если вам угодно, можете выйти. Здесь нам подадут обед, пока почтмейстер будет менять лошадей.
Не совсем еще проснувшись, я с ужасом уставилась на руку, которой Поль Алэн придерживал дверцу. Это была правая рука, но вместо большого пальца на ней был лишь какой-то обрубок, обугленный, почерневший, настолько ясно свидетельствующий о какой-то необыкновенно ужасной травме, что я невольно побледнела. Как я раньше не заметила? Такой красивый юноша… Поль Алэн перехватил мой взгляд, убрал руку, но ничего не сказал и не проявил ни малейшей попытки что-то мне объяснить. Они были не из разговорчивых, эти братья дю Шатлэ.
Вспомнив предложение Поля Алэна, я вышла. Эта станция в Понтиви была мне знакома. Я только пожалела, что мы проехали еще так мало. В трактирном зале подали обед: суп с фрикадельками из дичи, жареные цыплята и белое вино. Мне, как даме, на десерт полагалась еще чашка яичного крема.
Было похоже, только я проявляла некоторый аппетит. Братья – молодые, здоровые, сильные мужчины – поделили между собой цыпленка и выпили по стакану вина. Воль Алэн, достав складной нож, разрезал темную гречневую лепешку и съел половину – это была еда едва ли не самая дешевая в трактире. Можно было подумать, что он всю жизнь сидел на деликатесах, истосковавшись по простой пище.
Когда мы вышли, дождь припустил еще сильнее. По приказу Александра в холодный фиакр внесли жаровню с тлеющими углями, и влажные окна запотели от теплого пара. Братья все так же молчали. Я устроилась поудобнее, уверенная, что уж теперь, в тепле, высплюсь как следует.
8
Темнота клубилась за окнами фиакра, тяжелая, непроглядная. Мы проехали за десять часов поперек всю Бретань, а дождь везде настигал нас. Совершенно измученная, я внимательно вглядывалась во мрак, но, кроме размытых силуэтов деревьев, ничего не видела. И лишь когда что-то лязгнуло и заскрипело, я поняла: распахнулись главные ворота Белых Лип.