Дым: Душа декаданса
Шрифт:
– Как же Вы этого добьетесь?
– А я вам скажу, молодой человек. Дело в том, что мой Торговый дом – это, по сути, обычная торговая биржа. Всё гениальное просто. Это будет единое централизованное место, где можно будет купить и продать душу в Петербурге. Вот смотрите, сейчас, чтобы купить, например, нянечку для своего ребенка, Вы должны либо знать конкретно, что это за душа и кто ею владеет, чтобы сделать предложение, либо начать по очереди обращаться к каждому душеприказчику, у которого во владении множество душ и который ими торгует. И вот Вы нашли такого, и он назвал Вам свою цену. Но Вы ведь хотите
– Так это же обвалит их цену. Ох, Феликс, ну ты и старый лис.
«-…ещё в Торговом доме будет подразделение Архива Империума, так что сделки будут регистрироваться без лишней волокиты.
– Как думаете, когда Ваша идея распространится на остальные регионы?
– Ох, тут сложно сказать, но думаю, почти сразу. Петербургу не впервой быть колыбелью чего-то великого. Через несколько месяцев начнёт работать наш Дом, а к следующему лету, полагаю, откроется и в Столице.»
Микроволновая печь издала резкий звон. Марк отложил телефон и достал горячую тарелку. Есть буквально пять минут, по истечении которых вчерашняя сырная пицца остынет и окаменеет окончательно. Налил кипятку в белую пластмассовую кружку и насыпал три чайных ложки растворимого кофе. Вреден ли кофе или полезен, главное – он распространяет по квартире приятный аромат и настраивает на рабочую атмосферу.
– Феликс, Феликс, Феликс. Надеюсь, биржу работорговцев свою ты оформил не на себя. А то, разведёшься неудачно, и придётся половину отрезать.
Марк доел запоздалый завтрак, приправленный созерцанием новостной сводки, размышлениями о доверившемся ему вельможе и семейной драме, кинувшей тень на знатную фамилию, и прилёг, дабы отдаться легкой сытой дремоте. Отключить сознание на пару часов, погрузиться в опиум уютного небытия. Он уже много лет не видит сны, так что время пройдет быстро и незаметно, как перемотанная плёнка на старой кассете.
Настенные часы отбили пятнадцать часов, а значит – пора выходить. Правосудие само себя не свершит – ему нужно помочь. Если суд продлится недолго, то можно будет прогуляться до «Первого книжного», успеть на встречу Ильина с читателями.
Адвокат скинул на диван потрёпанный халат, надел белую полосатую рубашку, тёмно-синий шерстяной костюм, который не менял уже три года, красный галстук, оставшийся от дедушки, и серое драповое полупальто. Прихватил тёмно-коричневый кожаный портфель и вышел из квартиры в тёмную парадную, в которой опять кто-то скрутил все лампочки.
Встреча с Демидовым в шестнадцать часов в холле Дзержинского районного суда. После Катаклизма пробки перестали мучить наш мир, так что путь на машине займёт не больше получаса. Говорят, только в столице иногда встречаются автомобильные заторы, но тот город неисправим. И всё же, в это время в центре города не припаркуешься.
Центр Петербурга – его деловой центр, на каждой улочке россыпь предприятий, государственных учреждений, ресторанов и баров, а сегодня – пятница. Да и процесс резонансный – наверняка набежит толпа зрителей: журналистов
Разумеется, метро даже не рассматривал.
Двадцать лет назад, на пятый день Катаклизма, насосы, откачивающие сточные воды из метрополитена, не выдержали нагрузки. Вода резко заполнила тоннели, электроэнергия перестала передаваться от рельсов к поездам, и те встали. Пассажирам поездов, вставших на станциях, относительно повезло – они успели разбить окна и выбраться, и некоторые из них даже выжили. А вот к застрявшим в тоннелях фортуна повернулась спиной – остановившиеся поезда буквально превратились в металлические гробницы, медленно заполнявшиеся мутной жижей сквозь щели между дверей. Люди не знали, что скоро весь мир затопит, и просто ждали спасения. Но спасение так и не пришло.
Путевые проходчики, отыскавшие бронзовые от ржавчины поезда-призраки, были шокированы видом не до конца разложившихся тел. Поговаривают, у некоторых трупов были отгрызены конечности, что свидетельствует о попытках особенно отчаявшихся пассажиров утолить голод за счёт товарищей по несчастью. Но это, скорее всего, лишь городская байка – водная стихия должна была принести людям смерть куда быстрее, чем голод.
Спустя год после Катаклизма нам объявили, что благодаря решительным действиям правительства Петербурга удалось полностью выкачать воду из сосудов метро. Конечно, умолчали, что откачивающих воду насосов было в половину меньше, чем по документам. И что вода сама ушла через щели в бетонных тоннелях уже через две недели после всемирной трагедии.
Так или иначе, со времен Катаклизма те, у кого есть хоть какие-то деньги, брезгуют пользоваться метро, и Петербург – единственный город, в котором данный вид транспорта доступен, чему удивляются все приезжие.
Выйдя из дома, Марк поднял воротник пальто, достал виноградную папироску из унаследованного от отца серебристого портсигара и, медленно покуривая, двинулся к автобусной остановке на Московском проспекте. О вчерашнем дожде напоминают лишь лужи вокруг забитых ливнёвок и грязные облака, прячущие солнце. Виноградный аромат выдыхаемого дыма быстро перебил запах улицы, сырой, но свежей.
Марк встал в очередь, он – двадцать седьмой. Шанс попасть в первый приехавший автобус призрачен, но он есть. В Империуме нет очереди на автомобили, зато есть очереди на общественный транспорт и мясные продукты.
По ту сторону Московского проспекта развалилась придавленная к земле, похожая на перевернутое блюдце, Южная станция метрополитена, проглатывающая и выплёвывающая сотни бедняков в час. На просторной, выделанной бордовой плиткой площади перед ней – стихийный рынок уличных торгашей. Проходные места в Петербурге всегда наводнены пожилыми людьми, продающими последнее, однако в последние годы попадается и молодёжь. Так вышло, что на аренду приличных помещений в торговых домах или мест на согласованных государством рынках у людей денег нет, а торговые сети и перекупщики-одиночки дают за готовый товар жалкие гроши. Вот и приходится людям стоять на улице – и торговать, торговать, торговать. Вязаным вручную трикотажным бельем, найденным на помойке хламом, выращенным во дворе луком, сорванными в парке цветами. Торговать, да и ещё и бороться между собой за точку у метро или в ином «особо доходном» месте.