Дымят редакционные трубы
Шрифт:
Папа мой человеком был горячим. В том смысле, что температура тела (или какие-то внутренние процессы) позволяла ему круглый год (простите за такие подробности) спать без одеяла. Ну вот не мерз он, и все тут. В то же время, мама предпочитала укутываться в несколько одеял, что зимой, что в любое другое время года, а отца ласково-шутливо называла (в переносном смысле слова, конечно) «моя печка».
Кроме особенностей внутреннего теплообмена, папа был жаворонком, как сейчас принято говорить, а мама – типичнейшей совой. В выходные он просыпался очень рано и успевал переделать несколько дел, пока домочадцы досматривали последние
На работу, в музей, а позже в архив, отец обычно ходил через горсад (когда мы еще жили на ул. Красноармейской), иногда брал с собой и меня. Проходя мимо ныне сгоревшего домика И. Д. Шадра (русский советский художник, скульптор-монументалист, уроженец г. Шадринска), папа обычно говорил мне: «Вот домик, в котором жил дядя Ваня». А в 1995 году вышла в свет 122-страничная книга «Неизвестный Шадр», посвященная некоторым малоизученным фактам биографии Ивана Дмитриевича. Автором этого издания был Л.П. Осинцев. Эту и другие его книги я бережно храню дома.
Летом папа ходил купаться на р. Исеть ранним утром и иногда брал меня с собой. Жили мы не очень близко от городского пляжа по нашим, шадринским меркам – минутах в 20-ти ходьбы.
На улице еще прохладно. Я, зябко поеживаясь, бегу то впереди, то позади отца, и вот мы, наконец, приходим на пляж. Быстро скидываем с себя одежду и заходим в воду. Водичка далеко не теплая, а в гораздо большей степени холодная, поэтому в нее проще забежать и плюхнуться с размаху, моментально покрывшись мурашками и чувствуя многочисленные покалывания по всему телу, чем заходить аккуратно.
Нырнешь неглубоко, тут же вынырнешь, бежишь обратно и кричишь: «Папа, ну, давай, учи меня плавать!» Отец улыбается в ответ, вытягивает под водой правую руку, я ложусь на нее, а он, придерживая меня сверху левой, потихоньку заходит на глубину. И я, совершенно забывая о том, что вода холодная, быстро перебираю руками и ногами – как же, ведь плыву практически самостоятельно! Стоит только ему убрать руку из-под моего живота, истошно ору, но потом понимаю: я ведь не тону, а спокойно плыву и, что немаловажно, сам.
Я не умел давать сдачи до определенного этапа. Рассказывал родителям, что меня обижают, и от папы всегда неизменно слышал: «Бей в морду!», а от мамы: «Кулаками делу не поможешь. Учись договариваться». Вот и приходилось разрываться между родителями, стараясь угодить обоим одновременно.
Вместе со мной в группу детского сада ходил Денис. Задиристый мальчуган, который как будто ненароком старался зацепить меня. Мне казалось, что делает он это случайно, но в какой-то момент понял – специально. Чтобы задеть меня. Как можно больнее.
Терпел я, терпел унижения от этого задиры, но чаша терпения любого человека, даже маленького, не безгранична. Собравшись с духом, зарядил я этому Денису со всей своей детской дури. Заорал мой обидчик благим матом на весь детский сад. На рев сбежался чуть ли не весь коллектив детского сада, Дениску начали успокаивать, а меня вроде бы даже поставили в угол. Полагаю, что потом моя мама имела разговор с воспитательницей и заведующей детсада, но вопрос удалось решить. Без последствий для меня. Мама умела договариваться с нужными людьми. Позже этому искусству в какой-то мере научился и я…
После этого в детском саду меня старались обходить стороной.
Большую часть забавных историй, которые произошли со мной в детстве, я слышал от родителей во время праздничных застолий. Слава Богу, во время общесемейных и дружеских праздников меня не заставляли рассказывать стихи или петь песни, стоя на табурете или стуле перед гостями. Наоборот, я сидел за столом вместе со всеми или, если мне надоедали разговоры взрослых, уходил в свою комнату, где играл (позже – читал) один или с детьми, которых приводили с собой гости. Итак, далее – парочка смешных историй из моего детства.
Чаще всего вспоминается случай, связанный с бородатым анекдотом про монашек.
Настоятельница монастыря собирает монашек:
– Сестры, к нам в монастырь завезли морковку!
– Ура-а-а! – хлопают в ладоши монашки.
– Что вы радуетесь, дуры, она же тертая!
Услышал я этот анекдот на одном из застолий, когда мне было лет шесть или семь, накрепко запомнил и старался рассказать его при каждом удобном случае. Каждым удобным случаем, как вы понимаете, были очередные посиделки. Благодарные слушатели (в лице многочисленных родственников и друзей) с удовольствием выслушивали меня, а потом заразительно смеялись. Чем был вызван здоровый даже не смех, а ржач, я тогда не понимал. Осознание того, какой пошлый анекдот я на самом деле рассказывал, пришло ко мне спустя лет семь-восемь, когда с экранов телевизоров, а также со страниц специализированной прессы (а-ля «Спид-инфо») на молодежь хлынул поток откровений. В том числе и о том, каким образом девушкам можно использовать морковь и огурцы.
Второй случай связан с особенностями моего слуха. Несмотря на то, что слух у меня достаточно острый, и я прекрасно слышу все, что, например, происходит у соседей наверху или за стеной, кое-что иногда недослышиваю. Подобным «расстройством» страдал деда Митя (Русаков Дмитрий Александрович, мамин папа), который в последние годы жизни жил с нами в одной квартире. Бывало, задашь ему какой-нибудь неудобный для него вопрос, так он делал вид, что не слышит. Зато потом, когда обсуждаешь вещи, для постороннего слуха явно не предназначенные, дед тут как тут: все прекрасно слышит и запоминает. И позже, во время общения с дедом, всплывают некоторые подробности, которые, как мне казалось, он просто не мог слышать. Оказывается, еще как мог. Ну, да ладно, я на деда не в обиде, тем более, что мужик он был мировой.
Так вот, к чему я все это рассказываю? Мои родители выращивали овощи и фрукты на участке, который был выделен в садовом обществе, расположенном за железнодорожными путями. Дорога туда казалась мне, маленькому, очень неблизкой, поэтому добираться до места назначения я предпочитал на велосипеде. Детский трехколесный велик довольно требователен к качеству дорожного покрытия, особенно если им управляет такой мелкий шкет, как я. Выбирать в связи с этим я старался ровную, гладенькую дорожку. Вернее, ехать по ровной (соответственно качеству дорожного покрытия), гладенькой дорожке мне предлагали родители. А я почему-то слышал это слово как «сладенькая» – видимо, оно мне было ближе и понятнее. И так всем и рассказывал: «я сегодня с папой и мамой ездил в сад по «сладенькой дорожке». Те, кто это слышали, посмеивались, а я не мог понять, что они тут смешного нашли…