Дюбал Вахазар и другие неэвклидовы драмы
Шрифт:
Ф и з д е й к о (внезапно вскакивает и сбрасывает пурпурную мантию. Стоит в сюртуке табачного цвета). Я еще здесь — я — король! Все — на колени предо мной!
Д е л я Т р е ф у й (холодно). Вашего режиссера здесь нет, господин директор Физдейко. Великий Магистр — мой, и никто его из моих копей не вырвет.
Ф и з д е й к о (палит ему в башку из браунинга). Болтает, как герой криминального романа. Умолкни, умолкни навеки, проклятый символ моего позора. (Вбегают четыре Б а р ы ш н и из свиты Магистра и выносят Герцога за двери.) Ну что — фон Плазевиц,
Ф. П л а з е в и ц (достает из кармана какую-то странную трубочку и откручивает винтик; слышно громкое шипенье). Хотите? Пожалуйста.
Ф и з д е й к о. Янулька, это был дурной сон. Мы начинаем всё сначала. Ты отомщена. Герцогиню я беру в гувернантки.
Я н у л ь к а (указывая на Уродов). А эти — что делать с ними, папуля? Даже они себя разоблачили.
Ф и з д е й к о (подходит к Уродам). Эти — обычные бандюги из предместья. (Уроды с птичьим клекотом садятся в прежних позах на пол.) Эти... (Конфузливо.) Эти — всего лишь и единственно символы.
Я н у л ь к а. Но символы чего — искусственного «я» или самой банальной посредственности? Я этого не вынесу — я тоже лопну! Я хочу длиться вечно, без конца, а от меня все ускользает, все слишком скользкое, слишком мелкое... (Птичий смех Уродов: становится почти светло, но с красноватым отсветом; лампы гаснут.) Это не истерика, как наверняка думают эти Уроды. Мне действительно надо кого-нибудь сожрать, а хочется — только тебя, папуля.
Ф и з д е й к о. Вот я — твой несчастный отец. На — вгрызайся в меня угрызениями своими. Только этого не хватало. Не удалось мне заполучить для тебя подходящего мужа. (Дер Ципфелю.) Освободи же нас наконец, жестокий надзиратель потусторонних застенков. Проделай какой-нибудь новый «трюк». Мне просто хочется раз в жизни поспать, как обычному маленькому человечку, какой я и есть.
Д е р Ц и п ф е л ь (вставая с трона). Нет — сеанс не кончен. Вы хотели запечатлеть вечность на маленькой карточке жизни? Так вот вам она. Уже рассветает, и новый день вам придется начать, не поспав ни минуты.
Ф и з д е й к о. Вечность! Слышишь, Янулька? Не хочу я уже никаких королевств, ни искусственного «я», ни вечности, спрессованной в таблетках минут. Заснуть и забыться — вот все, о чем я мечтаю. Ах, и чтобы во сне пришла наконец тихая, безболезненная смерть!
Э л ь з а. Разве я не говорила — я тебе столько раз говорила, Генек, что сон — высшее счастье людей, нищих и духом, и телом. Только не надо было опиваться кофе с ликерами.
Я н у л ь к а. И я, такая молодая, красивая, странная — все так говорят, — но при этом такая обычная девочка, должна признать вашу правоту. Это всё они виноваты — проклятые, не доросшие до меня мужчины.
Ф. П л а з е в и ц. Да-с — и самая бешеная фантазия не в силах породить никакую психическую надстройку. Мы кончим как обычные болотные пингвины. Маски без должности, трупы в отпуске, ключи без замков, болты без гаек, хвосты без обезьян — нам даже не сыграть роль до конца.
Д е р Ц и п ф е л ь (страшным голосом). Прочь! Долой с глаз моих, фальшивые духи. Я обманут, я предан!
Клекот Уродов — очень громкий. Все кроме Уродов и трупа де ля Трефуя разбегаются в дикой панике, толкаясь в дверях.
Занавес
Конец третьего
Действие четвертое
Слева сцена — такая же, как в I действии. Справа вместо салона — сад. Цветущие кусты окружают площадку, посыпанную красным песком. Левый конец стены, зигзагообразно обрушенный, увит цветущими глициниями. Над кустами — сосны и лиственные деревья в осенних красках. Слева сцену заливает утреннее солнце. Поют птицы, где-то вдали мычат коровы. Из-за стены выходит Э л ь з а, оборванная, как в I действии, гасит электрическую лампу, горевшую на ночном столике, и залезает под одеяло. В центре сцены два кресла (рококо) из I действия.
Э л ь з а. Наконец-то гроза отгремела, и я могу с чистой совестью вернуться к своей нищете, не думая о королевской представительности.
Из кустов выходит М а г и с т р в полном рыцарском облачении, забрало поднято. За ним Ф и з д е й к о — с усами, в костюме фантастического лесничего: шляпка с перышком, зеленые отвороты, золотые знаки различия. На плече карабин «винчестер».
Ф и з д е й к о. Итак, договорились. Я теперь — лесничий у Магистра. Ты только подумай, Эльза: мы будем жить в маленьком домике — вокруг мальвы, настурции, герань. Свежие булки, мед прямо из лесу и полная беззаботность. Порой по случаю праздника подстрелю какого-нибудь зайчишку или косулю — для нас это будет величайшая роскошь. А — молоко, много козьего молока, прямиком от козы, а читать мы будем только календарь.
М а г и с т р. Как же я вам завидую!
Э л ь з а. А Янулька?
Ф и з д е й к о. Не знаю, что с ней будет. Она сама решит свою судьбу. Магистр ее не желает ни за какие сокровища мира, да и она его тоже. Они с герцогиней пошли в лес по грибы. Под карликовыми соснами на Вилькакальнисе уродились нынче дивные рыжики. Ко второму завтраку будет добрая закусь под водку.
Садится в кресло.
Э л ь з а. Иди ты со своим рыжиками. (Магистру.) Да уж, эта башка не для ваших нервов, господин граф. Ей нужен кто-нибудь по-настоящему злобный.
М а г и с т р. Вы меня обижаете. Зло затаилось во мне очень глубоко. Не всякий заметит. Тут проблема совсем в другом.
Ф и з д е й к о. Практически это одно и то же. Ты, Готфрид, не умеешь обратить свое зло себе на пользу. Но, но — ну что ты с собой поделаешь?
М а г и с т р. Я в крайнем сомнении. Надо раз и навсегда сказать себе: эпоха наша не может создать правителей определенного типа. Мы хотели взять в ежовые рукавицы оскотиненные социализмом массы — мы, остаточные, недобитые людишки — хотели стать владыками начальной фазы истории — и все пошло прахом! Но одного мы все же добились: на дне чисто личных сомнений есть теперь вера в возможность циклического развития истории на очень больших отрезках. Необратимость общественных перемен почти преодолена.
Снимает шлем и доспехи, складывает на площадку. Остается в фиолетовой пижаме и фиолетовой шапочке с кисточкой.
Ф и з д е й к о. Но с нами — ты прощаешься навсегда.
М а г и с т р (садясь в другое кресло и закуривая сигарету). Да, Евгений. Может, именно в эту минуту в какой-нибудь лачуге оскотинившегося современного человека рождается эквивалент известного своей жестокостью князя Физды — твоего предка, жившего в XII веке? Может быть даже, это твой внебрачный сын, о котором ты так мечтал...