Дyxless 21 века. Селфи
Шрифт:
– От кого? – цепенею я.
– Сбегаешь из своего мира. – Она поднимает глаза к потолку, чертит указательным пальцем левой руки в воздухе «восьмерку». – От всех твоих друзей селебов, от алчных, надоевших тебе телок, от вечеров, похожих друг на друга. Спускаешься в мир простых людей, которые тебя видят только на экране.
– А ты, выходит, тот самый «простой людь»? – вопросительно хмыкаю я.
– Выходит что так, – кивает она.
– «Селебы», «мир простых людей» – что ж с вами телевизор-то сделал?
– Довольно циничное заявление с твоей
– Лучше быть циником, чем лицемером. – Намерение не распалять дискуссию окончательно отброшено. – Вот к чему тебе, Катя, это самоуничижительное деление на «простых» и «непростых» людей?
– Но ведь в жизни так и есть, – не очень уверенным тоном замечает она.
– Все люди, Катя, очень простые. Как три копейки, если разобраться. Просто у кого-то эти три копейки есть, а у кого-то их нет.
– Ты правда так думаешь?
– Я в этом уверен. Везде все одинаково. Просто одни при разводе делят стиральные машинки, а другие машинки спортивные.
– Не злись, – касается она моей руки, – я не хотела тебя обидеть.
– Я не злюсь, я просто не понимаю, зачем все усложнять. Зачем искать какую-то поведенческую схему, объяснять чужие поступки? Людям вдвоем просто должно быть хорошо. А если плохо – это я и один умею. Тебе плохо, что ли?
– Мне хорошо, Вовка. Мне с тобой очень хорошо. Прости. Я после того детского праздника подумала: хорошо было бы оказаться с ним в поезде, например, до Питера. И всю дорогу вот так, запросто, потрещать. Обо всем и ни о чем. Я, на самом деле, не объяснений ищу. Я пытаюсь понять, когда конечная станция?
Диалог заходит в тупик. Она, видимо, чувствует, что последний вопрос был лишним, а я чувствую, что лишним был мой сегодняшний приезд.
– Ты давно развелся? – неуклюже пытается она вернуться к досужему, ни к чему не обязывающему трепу.
– Семь лет почти, а ты?
– Около того. С бывшей общаешься?
– Не особо, если честно. – Внутри резко пустеет, наполняется кислым привкусом испорченного вечера. – Сейчас я должен спросить про твоего бывшего, а потом выяснить, почему ты второй раз замуж не вышла, и в ответ рассказать, почему не женился? Давай сделаем вид, что мы все это спросили и даже с интересом друг друга выслушали. Хотя оба понимали, что ничего из рассказанного давно не имеет никакого значения.
– Согласна, – пожимает она плечами, – ничего в таких историях интересного нет.
– Потому что все они про сломать, Катя, а не про построить.
– А ты, – она пристально смотрит мне в глаза, – а ты когда последний раз думал о том, чтобы что-то с кем-то построить?
– Я стараюсь об этом не думать, – честно отвечаю я. – Это грустная констатация, но это правда.
– Ты сам очень грустный в последнее время. – В ее глазах появляется легкая дымовая завеса, такая, что не разобрать: жалеет она меня или потраченное время.
– Я последние лет тридцать грустный.
– Нет, это не такая грусть. Такая в нашем возрасте уже катит за нормальное настроение. У тебя в глазах что-то такое… будто бы
– У меня СПИД, – говорю я ледяным тоном.
– Дурак ты, Вова, – хлопает она меня по голове, встает, выходит в прихожую. Критически оглядывает себя в зеркало: – Надо больше задницу качать. Тебе принести еще вина?
– Нет, – отрицательно мотаю головой, – нет, спасибо.
Беру ноутбук, откидываюсь на диванную спинку, пробегаю наискосок поток новостей. Катя возвращается из кухни, ставит передо мной чашку чая, берет маленькую диванную подушку, подкладывает под голову. Как хорошая жена.
Садится в кресло напротив с обиженным видом и думает что-то вроде: «Дурак ты, Вова. Вот чего тебе не хватает? Мы оба взрослые состоявшиеся люди. Оба разведенные, переболевшие и перебесившиеся. Вытравившие к сорока годам всех тараканов и прочих насекомых, обитающих в голове. Чего бы нам с тобой вместе… ну, ты понимаешь». Потом осекается и вспоминает, что она «телезритель», а я «телеведущий», и между нами стена с толщину экрана, разбить которую не представляется возможным.
И ей, с одной стороны, неловко, что она лишний раз подняла тему разных статусов, а с другой – дико обидно, потому что, как ей кажется, она попала в точку. Сейчас он еще пару недель здесь попрячется от мира «богатых и знаменитых» (или как там она его назвала), наиграется с «простыми людьми» и забудет эту нашу историю как короткий и не очень смешной анекдот, услышанный в курилке.
И мне бы сейчас рассказать ей все как есть. Что мое сегодняшнее раздражение не оттого, что заезжая «звезда» осчастливила уездную поклонницу визитом, а поклонница завела разговор про отношения. И что прячусь я на самом деле не у нее, а в другом месте, и не от тех, о ком она думает.
А засыпаем мы в одной постели в который уже раз не потому, что мне трахаться с «алчными телками» надоело, а из-за того, что между нами что-то щелкнуло, что ли. Как это назвать? Тогда, на дне рождения, или позже, по дороге из ментовки, в машине.
И потом добавить, что дура она, как все «простые русские бабы». А чего хочет каждая «простая русская баба», мне рассказала Оксана, которая данное определение и придумала. И согласись я с этим раньше, может быть, не было бы в моей жизни никакого двойника.
Вот о чем бы нам поговорить.
А вместо этого я каждый раз, находясь здесь, думаю о том, что он и ее вычислит. Что у меня станет одним уязвимым местом больше. И бешусь я оттого, что не понимаю, куда он в следующий раз ударит. Бешусь от собственного страха и бессилия.
Вместо того чтобы закрыть глаза и вдыхать каждую минуту этого вечера в маленькой квартирке на окраине Москвы. Вечера, в который я чувствую себя по-настоящему хорошо. Пожалуй, впервые за долгое время.