Дзен в большом городе
Шрифт:
— Вы чего, сговорились? — тихо сатанея, спросила я.
— А что, я не первая? — с удовлетворением в голосе осведомилась она.
— Пелагея, мы с ним родные, как ты не поймешь. То, что мы будем всю жизнь рядом — это да и аминь.
— А чего же он тогда не женится?
— Вы дадите мне самой сделать выбор или нет? — гневно рявкнула я. — Что вы все меня провоцируете? Мне же с ним всю жизнь жить, детей растить, хоть присмотреться дайте! А то мы с ним и знакомы-то менее полугода, а вы уж все уши прожужжали — не женится да не женится!!!
Пелагея испуганно посмотрела на меня снизу сверху, отняла ладони, которыми инстинктивно прикрыла ушки, и мелко закивала головой:
— Так бы сразу и сказала, теперь поняла!
«Врет», — хмыкнул внутренний голос.
«Точно», — согласилась я.
На дороге тем временем показалась какая-то машина, бодро подкатила к нам и оказалась джипом «Шевроле». Из него вылез батюшка Иоанн и радостно нам улыбнулся:
— А вот и я.
— Так быстро! — всплеснула руками Пелагея.
— Спешил, — коротко сказал он, взглянул на меня и мне отчего-то стало неуютно. — Магдалина, мне надо с тобой поговорить.
— Говори, — разрешила я, и дурные предчувствия охватили меня.
— Ну не при людях же, — смешался он.
Глаза Пелагеи победно блеснули. «А еще отпиралась», — читалось в ее взоре, обращенном на меня.
— Говори, — с нажимом велела я. — Все равно мне с этой крыши сойти затруднительно.
— Я помогу, — вызвался он.
Пелагея просто блаженствовала, глядя за нашим воркованием. Как же, Иоанн все бросил, полетел на выручку любимой, да еще и срочно что-то желает ей сказать! Некстати вспомнилось, что сплетница она еще та.
— Говори, милок, я уши-то закрою, — хитро велела бравая бабулька.
— Вань, если ты не скажешь, люди невесть чего подумают, — вздохнула я.
Он потоптался, собираясь с духом, и наконец помотал головой.
— Нет, Магдалина. Не могу. Боюсь.
— Чего? — хором воскликнули мы с Пелагеей.
— Да вдруг откажешь, — признался он.
Тут уж и я была заинтригована. Что же такое он мне собрался предложить?
— Да ладно тебе, — доброжелательно улыбнулась я. — Мы же друзья, забыл?
— А я уши уже заткнула, — сообщила Пелагея. — И ни-че-го не услышу. Беседуйте на здоровье.
Он нерешительно посмотрел на меня.
— Говори, — кивнула я. — Раньше выйдешь — раньше сядешь.
— Ну и шуточки у тебя, — пробурчала «ничего не слышащая» бабулька.
— Марья, — выдохнул он наконец, — выходи за меня замуж.
У нас с Пелагеей синхронно отвисли челюсти.
— Чего-чего? — недоверчиво протянула она. — Повтори-ка, милок, чегой-то я не расслышала.
Иоанн тем временем взял себя в руки, взглянул мне в глаза и спокойно сказал:
— Я понимаю, время неподходящее, и место тоже. Но я прошу тебя, Марья, выйди за меня. Ты единственная, кто стал мне душевным другом, единственная, с кем мне есть о чем поговорить, чьим умом я восхищаюсь, — он запнулся, окинул меня внимательным взглядом и
— Иоанн… — я во все глаза глядела на него, завороженная его словами.
— Ты выйдешь за меня? — строго и слегка торжественно спросил он.
— Выйдет, конечно выйдет! — радостно закудахтала Пелагея, но внезапно ее лицо омрачилось и она осторожно спросила: — А что батюшка Серафим скажет? Или ты уходишь из церкви?
— Батюшка Серафим брак благословит, сам отправил нас Марью сватать, — раздался из «Шевроле» скрипучий голос. — Куда денешься, надо же грех покрывать.
И из машины на раскисшую дорогу вылезла… бабка Лукерья! Та самая, что вчера подглядела, как то, что было во мне, кинулось целовать Иоанна!
Вот вехотка старая, заложила Ваньку начальству!
Я перевела взгляд на Иоанна, тот слегка кивнул. Подмигнув ему, я принялась ломать комедию специально для двух сплетниц.
— Батюшка Иоанн, — мгновенно забыв про фамильярное обращение, благоговейно начала я свою речь. — Вы стали мне добрым другом и духовным наставником. Благодаря вам в моем сердце воссияла Божия любовь, осветив грехи. Я стала читать житие святых на ночь вместо Плейбоя; пятачки теперь не спускаю на игровых автоматах, а отдаю нищим. Вы для меня всегда были прежде всего священником, другом, которому я поверяла о своем духовном росте. И потому ваше предложение меня, откровенно говоря, смутило. Я слишком вас уважаю, отче, и все во мне восстает против того, чтобы воспринимать вас как мужчину, а без этого супружество невозможно. Простите меня, отче… Не смогу я быть вам доброй женой.
— Ну что ты, дочь моя, — смахнул он фальшивую слезинку. — Я тронут до глубины души твоей искренностью.
— Так вы что, еще не…, — Пелагея запнулась, ошарашено глядя на меня и на него.
Мы дружно посмотрели на нее безмятежным взглядом стопроцентных праведников.
— Да я сама видела, что вы целовались! — закричала бабка Лукерья.
— Когда? — изумилась я.
— Вчера! Вчера ночью, на дороге у церкви!!!
— Вы ничего не путаете? — недоуменно спросила я и подняла перед собой раскрытую ладонь: — Клянусь перед Господом, Богом нашим, что я, лично я, никогда не целовала батюшку Иоанна, коего я безмерно уважаю как своего духовного пастыря.
— Лукерья, а ты точно видела, что они цаловалися? — скептично спросила Пелагея. — Магдалинка, хоть и ведьма, а такими клятвами бросаться не будет.
— Видела, — потерянно пробормотала бабка.
— Так может очки забыла одеть да не рассмотрела толком?
— Я еще не в том возрасте, чтобы очки носить! — неожиданно кокетливо отозвалась старая вехотка.
— А на дороге вчера фонари не горели, — сказала я в пустоту. — Я специально вытащила батюшку Иоанна на улицу, чтобы показать ему звезды во всей красоте Божьего творения. Фонарь бы тут был некстати.