Дзен в большом городе
Шрифт:
— Ты, девочка, отдала ему приличный кусок своей жизненной силы, а себе взамен от него взяла кусок его мертвой ауры. И благодаря этому замещению он остался ммм… почти жить, если это можно так назвать. Фактически, ты его привила на себя, словно ветку вишни на дерево яблони.
— Мич-чуринка хренова! — сплюнула на пол Нинка. — Уж я как я на тебя обозлилась — словами не передать.
— Крестик твой все же Лора на проход сквозь защиту заговорила? — понимающе улыбнулась я.
— Бабуля у меня так-то молодец, — кивнула она. — Я, как поняла,
Я перевела взгляд на Лору:
— А мне-то врала: «Чистый крестик, чистый!» Тьфу, а еще христианка!
— Бабуля врать горазда, — усмехнулась Нинка.
— Да что ты такое говоришь, тебя же выгораживала! — возмутилась Святоша.
— А я тебя просила? — нагло просила ее девчонка, и ведьма лишь растерянно захлопала глазами, обиженно поджав подрагивающие губы.
— Молодцы, наворотили дел, — покачала я головой. Кстати, давно меня вопрос мучает — отчего Женька отойти от меня не мог, ходил вокруг как привязанный, пока ангел за ним не пришел? Не из-за этой ли «прививки»?
— Именно, — кивнула мертвая ведьма. — И потому он порой мог вытеснять твое сознание своим. Ты сама дала ему это право, девочка. Восхитительная работа. Антонина, бабушка твоя, сильной ведьмой была, и не посрамила ты ее имя.
— Вы ее знали? — жадно спросила я.
— Не раз на поклон ездила, — усмехнулась та.
— Тетя Надя, — нетерпеливо влезла Нинка, — так что, когда замещаться станем? Мне уже надоело быть мертвой.
— Не торопись, деточка. Рассвет будет только через час.
— Как долго, — уныло протянула она.
— Я тридцать лет ждала, — строго сказала ведьма и обернулась ко мне: — Права Нина, не стоят любимые нашей смерти. Не стоят. Нинка-то своему отомстила, он теперь все одно не жилец. А вот я своего не наказала. Он снова женился, завел детей, подался в политику, сейчас депутат Думы. Обо мне и правда не вспоминает. Все у него хорошо, и Бог ему судья. Девочка, я хотела тебя спросить — ты не поможешь мне?
— Как?
— Сделай для меня и Нины то же, что почти сделала для Женьки. Выдерни наши души из мертвых тел и привей их на другие, настоящие живые тела, девочка. Тридцать лет я мучалась во смерти, тридцать лет вставала каждую ночь, чтобы бесцельно бродить по кладбищу и плакать о своей загубленной душе. Я уже забыла, как пахнет свежевыпеченный хлеб, березовый веник в жаркой баньке и свежее белье на мягкой постели. Девочка, ничего ценнее жизни на свете нет, и я умоляю тебя именем Христа — дай мне вторую жизнь.
— И мне, — жалобно сказала Нинка. — Про меня не забудь. Сглупила, каюсь. Ничего нет ценнее жизни, правильно тетя Надя сказала. После смерти только это и понимаешь.
Они умоляюще глядели на меня, две мертвые, уставшие от смерти девушки, и было в их глазах что-то трогающее мое обледеневшее сердце…
Да и пред именем Христа не откажет ни одна ведьма.
— Но… я не смогу, — пробормотала я. — Тогда случайно получилось.
— Сможешь,
— И у меня нет … тел. Живых тел. Некуда переселять вас.
— Это не проблема, — торопливо сказала Нинка. — Пойдем!
И она шагнула к двери в дальнем углу избушки. Я неуверенно двинулась вслед за ней.
— Идем же, — приглашающе распахнула она дверь предо мной.
Глава четырнадцатая
Какой он же пронзительный и серебряный — свет луны. Как легко и равнодушно он взрезал лучом пыльную темноту, высвечивая черные кружева повсюду развешанной паутины…
Я шагнула через порог, и льющийся из единственного окошка бледный луч резанул глаза — прямо сквозь закрытые веки.
Это место я знала. Не раз оно снилось мне, и потому я уверенно пошла вперед. Два шага — и закончился крошечный коридорчик, и показались из-за угла две каменные плиты. Только вот Женьки среди них не было.
На одной лежал Иоанн, на другой — Дэн.
— Мне вот этого, — указала Нинка на парня, которого я любила — давно, в другой жизни.
— Не боишься пол менять? — равнодушно спросила я, прикидывая, как лучше провести обряд.
— А чего? — хихикнула она. — Зато он красивый, успешный. Считай, приду на все готовенькое. Из женщин-то только две бабки, не на них же мне меняться!
— А тебе зачем священник? — обернулась я к Надежде.
— Я тоже считаю, что лучше уж тело молодого и красивого мужчины, чем тело старухи, жизнь которой уже прожита, — отрезала она. — Да и, признаться, я всегда хотела быть монашкой, есть у меня склонность к уединению и молитве. Священник мне подойдет. Я начну новую жизнь, Магдалина, я проживу ее свято и добродетельно, и, возможно, Господь меня простит. Я все же при жизни была светлой ведьмой, и тоскую я неприкаянная без Него, девочка. Так что мне — священника, именно его.
— Ну, раз вы все решили…, — я пожала плечами и подошла к каменным плитам. Поочередно потрогала запястья у каждого из мужчин и поморщилась:
— Девушки, вы что же за ними не смотрели? Они же полумертвые!
— Нина! — строго повернулась Надежда к девушке.
— А… ой, простите, заболталась я, — смутилась она, выхватила нож и слегка надрезала запястья парней — рядом с уже закрывшимися ранами. Кровь, шипя и пузырясь, закапала на пыльный пол.
— Лягте около них, — велела я покойницам. — Лора, готова?
— Конечно! Что мне делать?
— Стой рядом.
— И это все?
— Конечно. Если что — буду с тебя силу брать.
— Да ты ополоумела? — она аж задохнулась от гнева. — Меня, и просто как донора использовать?
— А на что ты еще годна сейчас? — спокойно спросила я. — В общем, стой и не мешайся. Я работаю.
…Дэн тихо вздохнул и открыл глаза.
— Неужто у меня скоро будет тело, — радостно и недоверчиво сказала Надежда, глядя на Иоанна. — Тридцать лет в мертвых. Тридцать лет…