Дж. Р. Р. Толкин: автор века. Филологическое путешествие в Средиземье
Шрифт:
И Феанор выстроил тайно кузню, о которой не знал даже Мелькор, и закалил там острые мечи для себя и своих сыновей, и отковал высокие шлемы с алыми гребнями. («Сильмариллион», глава 7)
В одной древнеанглийской поэме, с которой Толкин, безусловно, был хорошо знаком (именно оттуда он почерпнул слово eored), грехопадение связывается не с Адамом и Евой и их изгнанием из Эдемского сада, а с историей Каина и Авеля и изобретением металлургии:
И с того момента, как земля обагрилась кровью Авеля, род людской познал насилие. <…> А после того как народы Земли научились ковать и закалять смертоносные мечи, по всему миру разнесся звон и лязг оружия.
Тут можно вспомнить, что у Толкина Феанор был не единственным умельцем, из рук которого выходили опасные артефакты. Саруман, чье имя может
Во всех трудах Толкина, по сути, описывается множество порывов к творчеству — от совершенно губительных (как в случае с Мелькором, которого обуревала эгоистичная тяга, присущая «Магам») до совершенно законных (таких как его собственное право на вымысел и на вторичное творчество); однако они так тесно переплетаются друг с другом, что не всегда можно понять, в чем же, собственно, заключается различие.
Некоторые противоречия, которые мы наблюдаем в «Сильмариллионе», вызваны тем, что читатель не может не сочувствовать сыновьям Феанора, связанным гибельной клятвой, и эльфам, которые отказываются от Амана и вечного бессмертия ради Средиземья и его независимости, возможности творить и конечности собственного бытия. И еще, можем добавить мы безо всякой иронии, ради нового языка, рождение которого становится возможным лишь в Белерианде: у Толкина однажды даже звучит выражение felix peccatum, «счастливый вавилонский грех»[102], которое он использует применительно не к грехопадению (ставшему felix culpa, «благословенной виной», благодаря вочеловечению Христа), а к строительству Вавилонской башни, когда, по преданию, самонадеянность людей привела к появлению из одного языка сразу множества разных наречий.
Толкин действительно сделал понятие felix peccatum частью своей собственной мифологии: так, Илуватар у него провозглашает, что даже Мелькор со всеми его злодеяниями «окажется лишь моим орудием в создании дивных чудес, что он сам не способен постичь». Можно утверждать, что в каком-то смысле автор отразил в «Сильмариллионе» традиционный сюжет об изгнании из Рая, вернее, допустил возможность его реализации. В «Сильмариллионе» у людей не было своего Эдемского сада, но когда они пришли в Средиземье с востока, то эльфам, которые задуманы как хранители древних традиций, о них было известно лишь одно: этому народу уже довелось в прошлом пережить нечто ужасное, и «тьма», которая «лежит на сердцах людей», каким-то образом связана с неизвестным походом Моргота. Судя по всему, в этом случае Моргот выступает в качестве Сатаны, и цель его похода заключалась в том, чтобы заставить человечество совершить «первородный грех». Таким образом, «Сильмариллион» не противоречит Книге Бытия, а просто предлагает альтернативную версию происхождения греха, которое Толкин связывает не с «познанием добра и зла», а со стремлением к творчеству, мастерству и власти.
Любовь к семейным историям
Эти желания и устремления впоследствии были претворены в жизнь эльфами и людьми в течение долгой истории их существования, которой посвящены вторая и третья части «Сильмариллиона» (см. выше). Большинству читателей все эти бесконечные перечисления имен показались слишком затянутыми и скучными, и один остроумец (чьего имени я не знаю) едко заметил, что эти главы напоминают «телефонный справочник на эльфийском». «Сильмариллион» действительно изобилует множеством имен, а масштаб генеалогических древ явно превышает скромные возможности памяти современных читателей. Тем не менее достаточно понять основной принцип, по которому делились эльфийские народы, чтобы получить четкое представление о структуре всего этого труда.
Самой
Вторая группа эльфов почти полностью состояла из носителей синдарина — эльфийского наречия, которое появилось в Белерианде в результате смены языка, — но из этого правила были и некоторые исключения. Одним из трех первых послов, отправившихся в Валинор, стал Эльвэ Синголло (так звучало его имя на языке квенья, тогда как на синдарине он звался Элу Тингол), который вернулся в Средиземье, чтобы уговорить свой народ уйти в Аман, однако сам остался в Белерианде, сраженный любовью к майар по имени Мелиан (майары были духами, своего рода промежуточным звеном между валарами и эльфами, и именно к этому народу принадлежали и Гэндальф, и барлоги).
Эльвэ стал правителем Эльфов Сумерек, говоривших на синдарине, но сам он считался Эльфом Света, потому что ему довелось в своей жизни узреть свет Двух Древ. Впрочем, однажды его все же назвали Темным Эльфом. Когда нолдоры прибыли в Средиземье, Эльвэ, небезосновательно опасаясь захвата своих земель, направил сыновьям Феанора послание, в котором предостерег их от пересечения установленных им границ. Гонцом Финрода стал Ангрод, сын Финарфина, который одновременно был племянником Феанора (по отцу) и внучатым племянником Эльвэ (по материнской линии). Услышав это послание, сыновья Феанора воспылали гневом, и один из них, по имени Карантир, воскликнул:
«Не бывать тому, чтобы сыновья Финарфина вольно разъезжали повсюду и доносили о нас этому Темному Эльфу в его пещере! Кто сделал их нашими глашатаями? И хотя они и вошли в Белерианд — не худо бы им помнить, что пусть мать их одной крови, но отец был принцем нолдоров» (курсив мой; «Сильмариллион», глава 13).
Эти слова таили в себе сразу несколько оскорблений, тем более что в них была и некоторая правда. Эльвэ формально не был «Темным Эльфом», поскольку побывал в Валиноре и видел свет Двух Древ, но в то же время он действительно являлся владыкой Темных Эльфов и некогда отказался вернуться в Валинор, а значит, у Карантира были некоторые основания претендовать на старшинство. Что до сыновей Финарфина, то смысл издевки Карантира состоит в том, что их мать, племянница Эльвэ, хоть и была Эльфом Света, принадлежала к народу тэлери, которые считались самым младшим из эльфийских племен, побывавших в Валиноре.
Впрочем, слова Карантира можно было с легкостью обратить против него самого, потому что по линии своей бабушки сыновья Финарфина происходили от ваниаров, то есть старшей ветви эльфов (тогда как нолдоры, к числу которых принадлежали сыновья Феанора, были лишь вторыми по старшинству). Так что одно из утверждений Карантира было верным по существу, но ошибочным в деталях, а второе — верным в деталях, но ошибочным по существу. Речь идет про не очевидный на первый взгляд конфликт, который в сочетании с многими другими разногласиями и стал причиной трагической судьбы нолдоров. Но уловить все эти нюансы и причины споров читатель сможет лишь в том случае, если будет держать в памяти отличительные черты разных эльфийских народов и помнить, кто от кого произошел и какие семейные узы связывают героев. Такая задача под силу разве что любителям исландских саг, но не читателям, которые привыкли к современным романам и в результате упускают из виду бoльшую часть задумок Толкина.
Несмотря на планы Толкина залатать с помощью «Сильмариллиона» прорехи, зияющие в английских литературных традициях, источником вдохновения для него стал древнескандинавский и исландский фольклор, где он и черпал свои основные сюжеты. Даже сами Сильмарилы, на мой взгляд, представляют собой попытку разгадать тайну сампо — загадочного предмета, который часто упоминается в финском народном эпосе «Калевала». Толкин увлекался финским языком и даже использовал его принципы при создании эльфийского квенья, а «Калевалу» рассматривал в качестве того самого проекта по спасению фольклорных литературных традиций, которого, на его взгляд, так не хватало Англии (см. стр. 27, 52 выше).
Английский язык с У. С. Моэмом. Театр
Научно-образовательная:
языкознание
рейтинг книги
