Джефферсон
Шрифт:
«9 октября 1651 года. Принято постановление об увеличении морских перевозок.
12 марта 1652 года. Подписаны условия принятия власти парламента Англии в колонии Виргиния.
16 августа 1654 года. Капитуляция Порт-Рояля.
1655 год. Зачитана прокламация лорда-протектора Кромвеля касательно острова Ямайка.
26 сентября 1655 года. Зачитано послание лорда-протектора ассамблее колонии Мэриленд.
3 ноября 1655 года. Договор между Англией и Францией, одобренный Вестминстером.
27
9 августа 1656 года. Протокол заседания, посвященного развитию торговли».
В конце августа в состоянии больной произошла перемена. Она стала дышать ровнее, лицо разгладилось, синева под глазами исчезла. Луч надежды зажёгся в душе Джефферсона, но вскоре погас. По каким-то неуловимым признакам он понял — догадался — почувствовал, что Марта не победила болезнь — просто перестала бороться с нею. В ней появился покой, который возможен лишь для тех, чей внутренний взор перестаёт жадно ловить завтрашний день, обращается лишь на прошлое, на прожитое. Утром 1 сентября слабым голосом она попросила позвать всю семью.
В спальню пришли Марта-дочь, Полли, племянник Питер, сестра Марта привела остальных своих детей. Больная оглядела собравшихся, потом поманила мужа пальцем, жестом попросила нагнуться и прошептала на ухо:
— Хемингсов тоже…
Бетти Хемингс появилась в сопровождении дочерей; Мартин, Роберт и Джеймс пришли позже, прямо из леса, где они занимались уборкой сушняка.
Каждый подходил по очереди к больной, каждому она тихо говорила несколько слов, потом отпускала. Марта-дочь, с трудом сглатывая слёзы, обняла мать за шею и долго не отрывалась от неё. Джеймс вдруг опустился на колени рядом с кроватью, так чтобы рука умирающей могла погладить его по волосам. Для младшей, девятилетней Салли, у Марты был заготовлен маленький сувенир: колокольчик на цепочке, которым детей созывали к столу.
Джефферсон не запомнил, какими словами Марта прощалась с дочерьми, с племянником и племянницами, со сводными братьями и сестрами, доставшимися ей от любвеобильного отца. Лишь когда она повернула лицо к нему, её слова достигли его сознания.
— Ты знаешь — помнишь, — что в детстве мне довелось много терпеть от моих мачех. У меня тяжело на сердце от мысли, что и моим дочерям достанется пережить подобное. Очень прошу тебя: выбирая новую жену, убедись, что она способна быть доброй к чужим детям.
Тоска, ужас, горечь вскипали в сердце Джефферсона, но сильнее всего было чувство вины. Раньше, когда оно накатывало на него, он умел утешать себя расплывчатыми «искуплю», «это не повторится», «в будущем всё пойдёт по-другому». Но теперь будущего не осталось, искупить ничего было нельзя. И он услышал, как рот его почти без его воли, но страстно и убеждённо произносит слова:
— Никогда!.. Пусть все слышат… Обещаю тебе… Никогда и ни на ком я больше не женюсь!.. Дочери будут расти со мной… До конца жизни… Никакой мачехи у них не будет!.. Клянусь тебе!
Джефферсон не помнил точно, когда именно в нём истаяла вера в загробную жизнь, в рай и ад, в грозную неизбежность последнего суда. Во всяком случае, четырнадцатилетний подросток, стоявший когда-то над фобом отца, уже точно не верил ни в возможность будущей встречи, ни в воскрешение из мёртвых. Бог присутствовал в мире как бесконечно творящая сила, как даритель жизни, который, конечно же, не мог заниматься по отдельности судьбами миллиардов существ, выпущенных им в короткое земное плавание. Право — и обязанность — судить доброе и злое было оставлено человеку, именно потому всё связанное с поисками и защитой
Но каким облегчением было бы сейчас вернуть себе простую веру раннего детства! Да, наши души бессмертны! Да, нас ждёт встреча в будущей жизни! Да, смерть лишь иллюзия, недолгая разлука! Ушедшая в мир иной будет невидимо витать над нами, вместе с нами радоваться и горевать, помогать нам отыскивать путь к жизни вечной!
Когда умирал их новорождённый сын, Марта, глядя на судороги, сотрясавшие маленькое тельце, в отчаянии прокричала пришедшему пастору Клэю:
— За что?! Чем он мог успеть заслужить такие страшные муки? Как вы можете называть Всеблагим того, кто допускает страдания миллионов невинных младенцев, гибнущих в пожарах, наводнениях, землетрясениях, от смертельной болезни, от ножа злодея?
Обуреваемая горем, она не стала слушать то, что ответил пастор Клэй. Но Джефферсон запомнил короткую проповедь, произнесённую негромко, но с большой убеждённостью:
— Страдания посланы в мир не в наказание нам. Всякая боль дана Творцом для того, чтобы его создания яростно защищали дар жизни. Представьте себе, что вы пытаетесь уговорить свою дочь не совать руку в горящий камин. Никакими словами вы не могли бы убедить ребёнка, что нужно оставить эти красивые пляшущие язычки в покое, если бы огонь не обжигал ей пальцы. То же самое — и боль сострадания. Только она заставляет нас устремляться на помощь друг к другу, искать пути спасения попавших в беду, строить больницы и приюты, доставлять еду голодным и лекарства — больным. Способность испытывать боль — главный защитный дар Божий, главное условие выживания, побуждающее спасать себя. Способность испытывать сострадание дана для спасения друг друга.
Конец, которого все ждали, всё равно наступил как-то внезапно. В тот день Джефферсон пришёл в спальню жены с томиком стихов Оссиана. Ему хотелось прочесть ей понравившееся ему описание бури:
Ужасна ночь, а я одна Здесь на вершине одинокой. Вокруг меня стихий война. В ущелиях горы высокой Я слышу ветров свист глухой. Здесь по скалам с горы крутой Стремится вниз поток ревучий, Ужасно над моей главой Гремит Перун, несутся тучи. Куда бежать? где милый мой? Увы, под бурею ночною Я без убежища, одна! Блесни на высоте, луна, Восстань, явися над горою! [5]5
Перевод Дмитрия Веневитинова.
Дежурившая у постели сестра Марта прижала палец к губам, кивком головы показав на уснувшую. Потом испуганно вгляделась в её лицо, взяла запястье, попыталась нащупать пульс. Пульса не было. Зеркало, поднесённое к губам, тоже осталось незамутнённым.
Джефферсон повернулся и на цыпочках перешёл в библиотеку. Приблизился к столу, открыл дневник и аккуратно записал: «6 сентября 1782 года. Моя дорогая жена умерла сегодня днём в 11.45».
После этого какие-то светящиеся круги начали сыпаться на него с потолка, они делались всё больше и больше, и, падая на пол, он попытался прикрыть лицо рукой, всё ещё сжимавшей перо.