Джек на Луне

Русуберг Татьяна

Я отложил комп и весь превратился в уши. Сижу и думаю: так, это Себастиан или снова глюк? И если все-таки сейчас ко мне вопрется отчим, то я – что? Заору? Или по кочерыжке его макбуком грохну? А может сразу подарочком Якоба? Короче, вылез я на цыпочках из постели, книгу цап и шмыг к двери. Прижался к стене, затаился, не дышу. Звездное небо над головой. С той стороны тоже все тихо. В общем, выдержал пару минут, а потом нервы сдали, и я рванул дверь на себя.

Выглядываю – никого. Свет горит, но это он, может, от моего движения зажегся. Осмотрелся, вижу – дверь в спальню предков

приоткрытая стоит. Не знаю, что меня дернуло, но я туда поперся. Прокрался по коридору в стиле ниндзя. Слышу, что-то внутри пыхтит со всхрипами. Все, думаю, пипец. Отчим главную женскую особь мочит, блин, как обещал. А потом в башню трупак, к остальным жертвам.

Короче, я уже не дышу. Нос в щель засунул и вижу: Себастиан в лунном свете мать обрабатывает. Она лицом в матрас, он сзади, мордой к двери, то есть ко мне. Она, судя по движениям, очень даже живая. Я чуть небо не потерял, в глазах – только мамин белый попец и отчимова зверская морда. Начинаю тихонько давать заднюю скорость, бухаю книгой о косяк. Себастиан отрывает взгляд от своего дела и, не останавливаясь, смотрит на меня. Смотрит, трахает и ухмыляется. Вот оно, типа, твое скорое будущее, рыбка Немо.

На следующий день мы собирались в Каттегат Центр - это Океанариум такой, кто не знает. За завтраком, когда отчим вышел отлить, я спросил мать насчет задвижки на дверь. Она внимательно посмотрела мне в морду и отложила свой рундштюк[2] с маком:

– Интересно, а от кого ты собираешься запираться? И зачем?

– Я вырос уже, - говорю, как советуют в тырнете. – И стесняюсь, - мне даже удалось реально покраснеть, потому что перед глазами сами собой всплыли сияющие в лунном свете мамины булки. Те, что без мака.

– Стесняется он, - фыркнула ма. – А глаза чего красные, как у кролика? И таскаешься нога за ногу, еле-еле. Ты что думаешь, я не замечаю ничего? Сева нас и туда возит, и сюда, старается, хочет развить тебя культурно. А тебе ничего не интересно, я же вижу. У тебя одно на уме. И я знаю, что, - и смотрит на меня, не мигая, как удав.

Я офигел, сижу, мозгами от бессонницы еле ворочаю. Думаю: блин, неужели догадалась? У меня аж пятки похолодели, а от облегчения – поджилки дряблые.

– Это дурь твоя, вот что! – мать палец на меня наставила вроде пистолета, шипит. – И где ты только ее берешь? Хочешь в комнате запираться, чтобы там кайф ловить со всеми удобствами? Не выйдет!

Под стол я не упал только потому, что крепко за него держался. Дар речи ко мне вернулся вместе со злостью.

– Какая дурь?! – говорю. – Ты что, видела ее? Или унюхала?

– За идиотку меня держишь?! – она уже орет. – Та самая, что ты в своем бардаке прячешь.

– Ничего я не прячу! – я тоже ору.
– И бардака у меня нет! Я тогда еще все убрал, когда на тебя звездное небо рухнуло!

– Ах, небо?! – ма откинулась на спинку стула, сложила руки на груди. – Все. С этим пора кончать, - и с места в карьер, то есть к лестнице.

– Ты куда? – я за ней.

Короче, все как обычно. Доброе утро в дурдоме Ромашкино. Только Себастиан к этому еще не привык. Прискакал на звуки грозы из сортира. Хлопает на нас глазами.

–

Катюша, что происходит?

Ма прыг ко мне, ухватила за вихор, морду к отчиму поворачивает:

– Вот! Видишь, на кого он похож?

Отчим спокоен, как око бури, изучает мой фейс:

– На тебя, дорогая?

– На наркомана! – она выпустила меня, треснув по затылку. – Он прячет в комнате траву!

– Траву? – Себастиан хихикнул. – Зачем?

Ма сообразила, что опять перевела с русского буквально:

– Не траву, эту... Марихуану. Хэш, - и театрально затянулась воздухом.

Отчим нахмурился:

– Джек, это правда?

Так. Здесь тоже заштормило.

– Вранье, - говорю, - все это. Не шмаляю я больше.

Тут ма совсем завелась:

– Это кто врет? Я вру? А ну, пойдем! – хвать меня за шкирку и тащит наверх. Себастиан топает сзади:

– Катюша, ты куда?

Мать ворвалась в мою комнату, меня к стеночке прислонила, стоит, озирается – прямо бык на корриде, и дым из ноздрей. Ко мне поворачивается:

– Лучше сам скажи, куда спрятал, а то хуже будет.

Я, конечно, в отказ. А что? У меня только Меметов несчастный косяк, но тот так спрятан, что наркособака не найдет. Короче, мать мне не поверила и начала шмонать. Полетели на пол вещички из шкафа, диски со стола.

– Давай, - ору, - чего мелочиться? Сразу все покидай в мусорный мешок – и в контейнер. Тогда уж точно – никакой травы.

Себастиан за ма мечется, пытается успокоить: просто разозленная пчела и шмель-флегматик. Короче, маразм крепчал, и танки наши быстры. Тут мать к окну подскочила и рукой полезла под подоконник. Повозилась там, и бац:

– А это что?! Скажешь, не твое?

Отчим аж стойку сделал. Смотрю, у нее в вытянутой руке косячок. В пластик замотанный. Только я его не там заныкал. Я же не дебил, чтобы два раза в одно место прятать!

– Дай-ка, - говорю, - посмотрю.

А мать:

– Вот я его в унитаз спущу, и сколько хочешь смотреть туда сможешь! – и к сортиру.

Тут меня переклинило. Не из-за травы, конечно, а потому, что это от друга память. Я мать за руку схватил.

– Отдай! – ору.

Ма отбиваться. Короче, та еще сцена. Чувствую, меня сзади кто-то схватил. Себастиан! Я озверел, ну, у меня рефлекс и сработал. Я башкой назад – хрясь! Попал. Отчим взвыл и ослабил хватку. Я вырвался и бежать. Скатился по лестнице. Слышу только – ма вслед что-то кричит, и шаги по лестнице бухают. Себастиан!

Я прыгнул в сланцы и выскочил во двор. Припустил через газон и вниз, к озеру. Чуть не сбил на дорожке старичка с жирной таксой – то ли соседа-аборигена, то ли туриста с кемпинга. Дернул дальше по кустам и в лесок. Там чуть притормозил, осмотрелся. Если Себастиан и гнался за мной, то давно отстал, а может, собачника постеснялся. Я отдышался и стал пробираться между деревьями в направлении шоссе. Думал в Силкеборг дернуть, к ребятам. Знал, что у Мемета или Ибрагима перекантоваться нельзя, предки не пустят. Зато если Микель вернулся из Таиланда, то у него и переночевать можно. Вопрос был только в том, как добраться до города. Бабосы-то дома остались, какие были. Голоснуть попробовать, что ли?