Джекаби. Все мистические расследования
Шрифт:
– Да, – ответила я, и мой испуг сменился негодованием. – Как и Брагг. И Хендерсон. Получается, мы следующие?
Чарли кивнул, но я по-прежнему не заметила в его поведении угрозы, которая исходит от убийцы, идущего по следу жертвы. Казалось, он был искренне опечален.
– Да, мисс Рук, мы следующие.
Это был не грозный клич охотника, а жалобный плач жертвы. Мои подозрения рассеялись, как тени при первом свете дня.
– Мы? То есть вы тоже слышите стоны?
Он кивнул. Само собой. Снова и снова вмешиваясь в это дело, мы с Джекаби эгоистично полагали, что подвергаем опасности
Джекаби сделал несколько шагов и оказался у решетки почти нос к носу с Чарли. Лицо его по-прежнему было серьезно. Он внимательно изучал молодого детектива, бестактно разглядывая его покрасневшие глаза, волосы и одежду.
– Джекаби, – сказала я, – он тоже под ударом. Он слышит причитания банши. Кто бы ни был этим монстром, он собирается убить нас всех.
Не обращая внимания на мои слова, Джекаби наконец закончил осмотр и пронзил Чарли взглядом.
– Вы себя контролируете? – спросил он сдавленным, но решительным шепотом.
Чарли озадачил этот вопрос.
– Я не позволяю чувствам мешать моей службе, если вы об этом, сэр, – сказал он. – Я готов ко встрече со смертью.
– Я не об этом. Я спрашиваю: вы себя контролируете? – Джекаби повторил эту фразу с нажимом.
Глаза Чарли округлились от удивления. Он оглянулся на дежурного офицера.
– Вы знаете? – встревоженно прошептал он, а затем покачал головой и тихо усмехнулся. – Конечно, знаете. Да, детектив. Уверяю вас, у меня всегда все под контролем.
– Не преувеличивайте, Кейн. Командую парадом все же я, – раздалось из-за спины Чарли.
Он развернулся и увидел Марлоу, который как раз шел по коридору. Наручники по-прежнему висели у него на ремне, но складывалось впечатление, что при желании старший инспектор мог двигаться на удивление тихо для человека его габаритов.
– Вы идете со мной. Обратно в «Изумрудную арку». Сейчас же.
Не дожидаясь, пока Чарли догонит его, инспектор пошел прямо к выходу, на ходу надевая на голову форменную синюю фуражку.
Чарли бросил на нас последний печальный взгляд, поспешил за Марлоу и вскоре скрылся за дверью. Я же повернулась к Джекаби.
– Полагаю, вы не объясните мне, что имели в виду?
– Нет. Это вряд ли. Не переживайте, я сообщу вам, если случится что-то важное.
Я плюхнулась на скамью, не в силах больше спорить.
– Какая теперь разница? К утру мы трое уже будем мертвы.
– Боюсь, все будет еще хуже, – безучастно заметил Джекаби.
– Что может быть хуже смерти?
– Хуже трех смертей. Разве вы не заметили? Неудивительно, что он поспешил ретироваться, пока мы не обратили на это внимания, ведь у старшего инспектора глаза опухли не меньше вашего. Он плакал.
– Так Марлоу тоже ее слышит? – спросила я. – Но это ужасно! Они с Чарли прямо сейчас идут обратно на место преступления.
Джекаби прочистил горло и кивком велел мне оглядеться. Пьянчуга в красных подтяжках, сидевший по соседству с Джекаби,
Они все слышали плач банши. Все до единого.
Глава двадцать вторая
– Мы должны их предупредить! – воскликнула я и повернулась к Джекаби, который казался на удивление спокойным для человека, только что осознавшего, что в городе вот-вот произойдет крупномасштабная резня.
– Вы тоже слышите плач. Вам легче от знания, что этот звук возвещает о вашей грядущей кончине?
Поморщившись, я признала свое поражение. Детектив был прав. Я не знала даже, сколько времени потеряла, слушая эти бесконечные стоны. Их можно было не заметить, пока они раздавались лишь на задворках моего сознания, списав на грусть, которая приходит с дождем, но я осознавала их смысл – и он меня тяготил. Я стояла на пороге смерти – хуже того, последние минуты своей жизни мне суждено было провести в раздумьях о скорой гибели.
– Меньше знаешь – крепче спишь?
– Избитая фраза. Крепче всех спят счастливцы. Но неведение служит анестетиком, а перед лицом грядущего о большем для наших несчастных знакомых нельзя и мечтать.
С каждой следующей минутой завывания банши все сильнее выделялись на фоне шума ветра и дождя. Шторм отступал. В маленькое зарешеченное окошко теперь ударялись лишь отдельные капли. Однако печальные стоны не затихали, а становились и вовсе невыносимыми. Только я подошла к окну, как меня накрыло очередной волной невыразимой печали. Зажмурившись, я почувствовала, как у меня подогнулись колени, и упала на пол. Зажав руками уши, я заставила себя открыть глаза и оглядеться.
Пока у меня в голове еще раздавались отголоски последнего стона, я попыталась сориентироваться. Мужчина в дальней камере свернулся в позу эмбриона и едва заметно раскачивался. Джекаби кричал дежурному что-то о камертоне, но толстяк сидел сгорбившись и зажимал уши ладонями. Осторожно отняв руки от головы, я услышала еще один ужасный вопль.
Когда я снова открыла глаза, все поплыло. Джекаби уже не пытался докричаться до полицейского. Казалось, он держался на ногах лишь усилием воли. Я уже не слышала ничего, кроме тоскливого голоса банши. Когда печальная песня слилась с чудовищным воплем, я различила трагичную красоту звучащей мелодии.
На гребне нарастающей волны страха на поверхность вырвались последние мысли – разрозненные сожаления и надежды. Я захотела в последний раз увидеть родителей и сказать им, что я люблю их и прошу у них прощения. Я представила, как матушка обнимет меня, совсем как в детстве. Затем картина изменилась, и на месте матушки появился отец, еще крепче сжимающий меня в своих сильных руках. Образ снова сменился, и теперь передо мной стоял не отец, а прекрасный Чарли Кейн, но я больше не стеснялась своего желания оказаться в его объятиях. Постепенно мои мысли прояснились – в них остался лишь скорбный плач.