Дженнак неуязвимый
Шрифт:
Болезнь, мучившая его после смерти Джемина, прошла и, вспоминая Храм Глас Грома, он размышлял не об этом таинственном недуге, а о своем видении и беседах с аххалем Чиградой. Девушка, что явилась ему из тьмы Чак Мооль, конечно была не дейхолкой, хотя у айрончей красавиц хватало. Но у той, из видения, были зеленые глаза, а этот признак не спрячешь - он говорил о светлой крови и, скорее всего, арсоланской. Арсолана огромна, но сагаморы и их потомки живут в Инкале, так что Дженнак решил, что поедет в Шанхо, наймет подходящий драммар и переберется через Океан Заката в Ин- калу. Только вот когда? Он снова и снова погружался в транс, видел то чудные, то пугающие картины, но та зеленоглазая не появлялась. Была другая женщина, и Дженнак глядел на нее в изумлении, ибо являлась она то
Еще вспоминался ему аххаль Чиграда, летописец кинну. Его слова поколебали веру Дженнака в богов, и это мнилось странным - ведь сам Чиграда несомненно верил в Шестерых, в их божественную мудрость и великую силу. Что же произошло? Случалось Дженнаку и прежде толковать о богах с аххалем Унгир-Бреном и другими жрецами, но было то давно и не имел он опыта, что копится годами. Теперь же он повидал столь многое! Риканну, Лизир и Азайю, сотни народов и племен, их поселения и земли, их храмы и статуи богов, если они воплощались в камне или дереве. И теперь он мог сказать, что все религии в этой половине мира сходны и различаются лишь внешней стороной, именами богов да мифами об их деяниях. Всюду, от Сайберна до Иберы и Нефати, были боги добрые и были злые, и всюду они боролись меж собой, ибо добрый бог старался защитить людей от злого. Всюду боги требовали жертв, и были те жертвы кровавыми - где человеку резали горло, где коню, а в лучшем случае, как у дейхолов, оставляли часть добычи, голову оленя или кабана. Всюду люди молились богам, торговались с ними, выпрашивая удачу, здоровье, богатство, а еще просили о погибели врагов и о бедах для соседей, а иногда и родичей. И всюду имелся человек, стоявший между людьми и богом, извлекавший из этого выгоду - жрец, шаман, колдун или предводитель племени. Этот лже-избранник утверждал, что ему известна божественная воля, а она, если сорвать нехитрые покровы, сводилась к одному: плати! Если согрешил - плати, но не душевными муками, а зерном, скотом и серебром; плати за рождение и смерть, плати за молитвы и поминание усопших, плати на строительство храма и на кормление шаманам и жрецам... Все - великий грех в религии кинара! Нечестие и поношение божественного промысла!
Ибо среди Шестерых не было богов-злодеев, и утверждали они единым голосом, что зло - лишь в природе человеческой, и надо с ним бороться добрыми деяниями, возвышаясь душой, храня свою сетанну. Не требовали Шестеро ни жертв, ни храмов, ни унижения людей пред их величием, а в песнях, которыми их почитали, были не слова, а подражание звукам природы, шелесту листьев, звону ручьев, весенней капели и птичьему щебету. Если же верующий обращался к ним на языке людей, то не было это молитвой-торговлей, молитвой-вымогательством, но лишь просьбой о совете, и обращался человек к собственной душе и совести, а боги помогали взвесить содеянное им. И никто не стоял между богами и людьми, не объявлял себя посредником и не кормился от этого; жрецы кинара хранили знания, и только.
Странная религия!
– думал Дженнак. Странная по той причине, что пришла извне, и ее основатели много трудов положили, чтобы привить ее в Эйпонне. А здесь, в другой половине мира,
родились свои религии, взошли естественным путем из человеческой злобы, страха и невежества, и всходы эти - черные! Почему так? Похоже, что люди, если оставить их без помощи, не могут вообразить добрых богов, не придумав злых - а ведь это лишь отражение их собственной души, в которой бьются доброе и злое! Доброе нужно поддержать, и Шестеро это сделали - так появились Святые Книги и все вероучение кинара... Очень, очень своевременно! Но богов ли принес Оримби Мооль? Или мудрых людей, владевших мощью знания?..
Размышлял он и о том, что всякую идею можно затуманить, всякую книгу перетолковать к выгоде жадных и жестоких, и боги, очевидно, это понимали.
Странствия в лесах располагали к этим мыслям. Лес был храмом Тайонела, а сайбернский лес - самым обширным из них, самым величественным; где еще предаваться думам о богах? Тэб-тенгри ставил ловушки, бил пушного зверя, водил на охоту мужчин, сражался с медведями и кабанами; Дженнак вспоминал и рассуждал, оценивал собственную жизнь. И с каждым днем было ему все яснее: чего-то не хватает в ней. Чего?
Он прожил с дейхолами два года и собирался уже покинуть их, но наступила весна, пришли взломщики и попросили у айрончей место на байхольском берегу. Небольшая пришла ватага - семнадцать мужчин, шесть женщин. Но среди них была Заренка.
Весной женщины брали березовый сок, и в роще за лугом она и встретилась Дженнаку - шла с тяжелыми ведрами на коромысле. Вот видение последних месяцев, подумал он, еще не заглянув в ее лицо. А когда заглянул, догадался, что в Шанхо не уйдет, а останется у Байхола на многие, многие годы.
В Месяце Молодых Листьев они сказали друг другу первые слова, в Месяце Цветов поцеловались, а в Месяце Света Тэб-тенгри явился к Прикличу, заренкиному отцу, как полагалось у россайнов. Выбирала, конечно, дочь, но отец благословлял и торговался за приданое и выкуп.
– Отдашь мне девушку?
– спросил Дженнак после приветствий и непременных возлияний.
Приклич долго чесал в бороде - а борода у него была до пояса.
Потом сказал:
– В ватаге у меня восемь молодых парней, и все на Заренку глаз положили.
– Не все, - молвил Дженнак.
– Чет и Горшеня уже гуляют с нашими девицами.
– Глазастый ты, - буркнул Приклич.
– Ну шесть, не восемь... А все одно обидятся!
– Как обидятся, так и утешатся, - возразил Дженнак, - у нас утешительниц много. Ты лучше подумай, что в ватаге у тебя семнадцать мужчин, а за мной - сотни три охотников. Кто из нас наибольший вождь?
Приклич подумал и согласился, что Тэб-тенгри человек достойный и родство предлагает почетное. Потолковали о приданом. Немного было добра у Заренки: две рубашки (одна - на ней), полушубок из овчины, старые сапожки да прялка. Еще Приклич давал топор - настоящий железный, большая ценность в здешних краях.
– А выкуп какой хочешь?
– спросил Дженнак.
– А никакого, - ответил заренкин родитель.
– Но не по нраву мне, что дочка, цветик мой, будет жить в халупе из шкур, что на шест вздернуты. Потому и топор даю. Бери его, парень, и сруби для Заренки дом по нашему обычаю. Сам сруби, без всякой подмоги! Слышал, знатный ты охотник и боец, а вот какой хозяин, поглядим!
Взял Дженнак топор и три месяца рубил деревья, бревна тесал, таскал их к выбранному месту, складывал стены хогана, пол стелил и крышу крыл, навешивал двери и трудился над самым сложным, над печью - тут, правда, Приклич помог, объяснил, что к чему. В этих подвигах Заренка про него не забывала, четырежды в день таскала еду, а вечерами, как стемнеет, целовала сладко и шептала: любый мой, любый... А Дженнаку слышался голос Вианны, говорившей, что воплотилась она в этой девушке и вернулась к нему из Чак Мооль, чтобы закончить то, что не успела: одарить его любовью, прожить с ним много лет, родить детей, увидеть внуков...