Дженни Даунхэм-Пока я жива
Шрифт:
Я замечаю, как оттопыривается пуговка рубашки у нее на животе.
На дорожку садится бабочка и расправляет крылья. Нежится на солнце. Слишком рано для бабочек.
– Ты точно слушаешь?
В калитку заходит Кэл. Бросает велосипед на лужайку и дважды обегает вокруг сада.
– Ура, каникулы! –вопит он, забирается от радости на яблоню, вклинивается между двумя ветками и сидит там, точно эльф.
Ему приходит эсэмэска; сквозь молодую листву видно, как загорается голубок экранчик телефона.Я вспоминаю
Кэл отвечает на эсэмэску и мгновенно получает ответ. Смеется. Приходит следующее сообщение, потом еще одно, словно на дерево садится стая птиц.
– Седьмой класс победил! –радостно объявляет Кэл. –Мы устроили в парке перестрелку с десятиклассниками из водных пистолетов и победили!
Кэл учится в средних классах. Кэл с друзьями и новым мобильником. Кэл с длинными волосами, которые отрастил, чтобы походить на скейтера.
– Чего уставилась?
Он показывает мне язык, спрыгивает с дерева и убегает в дом.
Сад погружается в тень. Сыро. Ветер гонит по дорожке фантик от конфеты.
Зои ежится.
– Пожалуй, мне пора. –Она обнимает меня так, будто боится, что кто-то из нас упадет. –Ты вся горишь. Все в порядке?
Папа провожает ее до калитки.
Из дырки в заборе вылезает Адам.
– А вот и я. –Он подтягивает шезлонг поближе ко мне и садится. –Мама скупила полмагазина. Потратила уйму денег. Но она прямо загорелась. Собирается выращивать всякие травы.
Заклятия, прогоняющие смерть. Крепко держать любимого за руку.
– Что с тобой?
Я кладу голову ему на плечо. Такой чувство, будто я чего-то жду.
До меня доносятся звуки- еде слышный звон тарелок на кухне ,шелест листьев, рев двигателя вдалеке.
Солнце растаяло и холодно стекает за горизонт.
– Ты горячая. –Адам щупает мой лоб, проводит ладонью по щеке, трогает шею. –Посиди-ка.
Он бежит по дорожке к дому.
Планета вращается, ветер продувает кроны деревьев.
Мне не страшно.
Дышать, просто дышать. Вдох-выдох.
Земля почему-то несется навстречу, но лучше не вставать. Лежа на земле, я мысленно повторяю свое имя. Тесса Скотт. Хорошее имя в три слога. Каждые семь лет наш организм меняется, каждая его клетка обновляется. Каждые семь лет мы исчезаем.
– Боже! Она вся горит!
Надо мной мерцает папино лицо.
– Звони в «скорую»! –доносится откуда-то издалека его голос.
Я пытаюсь улыбнуться. Поблагодарить его за то, что он здесь, но почему-то никак не получается соединить слова в предложение.
– Тесс, не закрывай глаза. Ты меня слышишь? Не уходи!
Я киваю, и небо с тошнотворной скоростью вертится над головой, будто я лечу с крыши.
Тридцать два.
Смерть
Все происходит прямо сейчас не понарошку и сколько бы они не обещали меня помнить это ничего не меняет ведь я даже не узнаю забыли меня или нет.
В углу комнаты появляется черная дыра, и ее заволакивает туман, словно ткань, ниспадающая с ветвей дерева.
Откуда-то издалека до меня доносится собственный стон. Я не хочу это слышать. На меня давит бремя взглядов. Медсестра переглядывается с доктором, доктор- с папой. Их приглушенные голоса. Из папиного горла хлещет ужас.
Не сейчас. Не сейчас.
Я стараюсь думать о цветке. Белом цветке в кружащемся голубом небе. Насколько малы люди, насколько уязвимы по сравнению со скалами, звездами.
Заходит Кэл. Я его помню. Мне хочется его успокоить. Чтобы он заговорил нормальным голосом и рассмешил меня. Но Кэл стоит возле папы, маленький и тихий, и шепчет:
– Что с ней?
– У нее инфекция.
– Она умрет?
– Ей дали антибиотики.
– Значит, поправится?
Молчание.
Это неправильно. Все должно быть иначе. Не вдруг, как под колесами машины. Не этот странный жар, как будто у меня внутри сплошной синяк. Лейкоз прогрессирует постепенно. Я должна слабеть, пока мне наконец не станет все равно.
Но мне не все равно. Когда же оно наступит, это безразличие?
Я стараюсь думать о простых вещах-вареной картошке, молоке. Но в голову лезет всякая жуть-пустые деревья, тарелки с пылью. Заострившийся, побелевший подбородок.
Мне хочется признаться папе, что я ужасно боюсь, но говорить – все равно что пытаться выбраться из цистерны с маслом. Слова появляются невесть откуда, темные и скользкие.
– Держи меня.
– Я с тобой.
– Я падаю.
– Я здесь. Я тебя держу.
Но в его глазах испуг, лицо вялое, как у столетнего старика.
Тридцать три.
Я просыпаюсь в цветах. Вазы тюльпанов, гвоздики, как на свадьбе; на тумбочке возле кровати пенится гипсофила.
Я просыпаюсь и вижу папу, которые по-прежнему держит меня за руку.
Все предметы в комнате удивительны- кувшин, вон тот стул. Небо за окном ярко-голубое.
– Тебе не мучает жажда? –спрашивает папа. –Хочешь пить?
Я хочу мангового сока. И побольше. Он подсовывает подушку мне под голову и держит стакан, пока я пью. Не отрываясь, смотрит мне в глаза. Я глотаю сок. Папа дает мне перевести дух и снова наклоняет стакан. Когда я напиваюсь, вытирает мне рот салфеткой.