Джентльмен с Харви-стрит

Бергер Евгения Александровна

Эпизод девятнадцатый

– Лорд Феррерс, так люди для вас не больше, чем свиньи? – обратилась Аманда с лучезарной улыбкой к мужчине напротив. – Несколько миллионов свиней, которые копошатся в грязи без надежды подняться и сделаться лучше?

Аманда негодовала внутри, кипела расплавленной магмой, как очнувшийся после спячки вулкан (долгое пребывание вне светского круга, общение с Джеком, мисс Харпер и либерально настроенным графом заставило ее позабыть о снобизме высшего света) – и Феррерс – так это

тот самый! – в самый раз подвернулся ей под руку.

– Э... – мужчина промокнул губы салфеткой. – Простите, мадам, но мы не представлены...

– Ах, в самом деле, получилось неловко, – отозвалась она в мнимом смущении и вдруг... поднялась, протянув собеседнику руку через весь стол. – Аманда Блэкни-Уорд, – представилась самолично и услышала вздох. Это, судя по всему, ее мать лишилась сознания от стыда...

– Э... д-да... конечно, миссис Уорд... – Феррерс тоже поднялся и, изогнувшись, чему не очень способствовал маленький рост, потянулся к ее протянутой ручке губами. Не дотянулся. – Эм... я... Бенджамин Феррерс, миледи. Д-да-с...

Аманда по-мужски стиснула его пальцы и потрясла над столом.

– Рада знакомству! – сказала она и снова опустилась на стул. – Так что там со «свиньями», мистер Феррерс? Очень хочется знать ваше мнение.

– Эм... – несчастный глянул по сторонам в надежде на помощь, но гости застыли, шокированные, должно быть, и тишина сделалась вязкой. Только Фальконе и улыбался, с удовольствием поедая подливку и наблюдая нежданное представление. – Ээ... я полагаю, они просто не могут иначе, миссис Уорд, – пропищал, хотелось бы верить, уже бывший претендент на ее руку.

Сердце Аманды и так было занято.

– Отчего же, позвольте узнать? – продолжила девушка. – Разве не воспитание и среда делают нас такими, какие мы есть? Или вы полагаете, что человек ценится только по праву рождения?

– Э... я...

– А как же тогда Бенджамен Франклин, Луи Пастер и прочие, им подобные, не имевшие возможности получить полное образование и все-таки изменившие мир?

– Миссис Уорд... я... э... – Феррерс ерзал на стуле, как уж на раскаленной плите и уж точно возликовал, когда леди Стаффорд, дав незаметно отмашку слуге, воскликнула с наигранным энтузиазмом.

– Время десерта, друзья! Мой повар в честь итальянского гостя побалует нас неаполитанской пастьерой, каштановым глясе и... ананасами. Самыми настоящими! Их вырастили у нас в Корнуолле по особому методу. Чудо, скажите же?

И гости, отмерев наконец-то, столь же восторженно отозвались, что ананасы – это прекрасный сюрприз, и леди Стаффорд воистину Мелузина, волшебница, коли сумела устроить подобный десерт. Аманде, желавшей продолжить животрепещущий разговор – за Джека было обидно до слез, – но поймавшей отцовский убийственно-упреждающий взгляд, пришлось прикусить язычок. Понимала, что снова, в очередной раз повела себя вызывающе, дерзко, но в тот момент смолчать не могла... Эти все одного мизинца Джека не стоили, а все-таки полагали

себя много лучше и благородней.

Слепцы!

«Волшебный», солнечный ананас, разрезанный тонкими дольками, в горло не лез. Джеку, кажется, тоже. Он сидел отрешенный, едва ли живой – губы сжаты так плотно, что вряд ли способны разжаться, глаза темные, обращенные внутрь, в себя, и холодные – Аманде было невыносимо видеть возлюбленного таким, хотелось сжать его руку, а лучше обнять. Поцелуем смягчить жесткую линию губ и... взъерошить идеально лежащие волосы. Прошептать: «Ты – мой мир, а не эти ужасные снобы. И ты лучше любого из них в сотню раз!» Но могла лишь коснуться его носком своей туфли...

Не сразу, но он посмотрел на нее... И в этот момент она пожалела, что вернулась домой, послушавшись уговоров Фальконе: Джек как будто не видел ее – только сотню аристократических предков, стоящих у нее за спиной, – и превращался в холодное изваяние.

В глазах защипало, и она стиснула зубы, страшась показать слабину... Да так, с гулко бьющимся сердцем, и просидела до конца ужина. И вознамерилась сразу уйти, с ней все равно вряд ли станут общаться после учиненного спора с беднягой Феррерсом, но в гостиной, куда женщины удалились, чтобы оставить мужчин насладиться мужской компанией и бурбоном, обе девицы Одли вдруг окружили её с обеих сторон на диване и восторженно зашептали.

– Ах, миссис Уорд, как вы, должно быть, чудесно провели время в Италии! – начала младшая, Абигейл. – Я тоже мечтаю увидеть Флоренцию, Рим, но отец, ясное дело, противится: мол, путешествовать женщинам ни к чему. Путешествия якобы плохо влияют на женское самочувствие... Ох. Все эти кареты и поезда... Он говорит, неудобства дороги сделают нас больными. Но вы... кажетесь совершенно здоровой...

– Я здорова, – подтвердила Аманда. – И даже больше, чем до отъезда.

– То есть кареты и поезда... не навредили вам?

– Совершенно. Скажу даже больше: путешествия развивают наш кругозор, а мужчинам это не нравится.

Обе девицы, осознав смысл ее слов, захихикали, прикрываясь раскрытыми веерами. Глаза их вспыхнули от восторга.

– А правда, что вы долгое время гостили на вилле итальянского графа, который ни много ни мало вдовец? – осведомилась, краснея старшая из сестер.

Аманда чуть улыбнулась: так вот о чем шепчутся в обществе. Ну конечно.

– Правда. Это вилла Фальконе. Сам граф сегодня здесь же, в гостях...

– А его внук, – торопливо вставила младшая, – тоже там был?

– Был.

Девушки переглянулись. И замерли от восторга...

– Ах, миссис Уорд, какая вы смелая! Боже мой. И счастливая. – Обе разом взмахнули раскрытыми веерами, Аманда даже не поняла, которая из сестер говорит с ней, лишь вопросительно вскинула брови: мол, почему. – Мистер Фальконе... молодой, ясное дело, не старый... такой симпатичный...

– … Высокий...

– … И умный.

– А глаза у него карие-карие...