Джентльмены чужих писем не читают

Горяйнов Олег Анатольевич

– Кто же это его порешил-то? – буркнул он, с трудом продираясь через нагромождение испанских названий внутренних органов убитого. – Кому он на хер запонадобился?

– Ищут, – сказал Мещеряков с неуместным в данной ситуации юмором.

– Да, эти, пожалуй, найдут… – сказал Бурлак. – Вот не было печали… Что у тебя ещё есть?

– Две газеты с репортажами и ещё один акт вскрытия…

– Чего вскрытия?

– Мужика, который сидел за рулем машины, в которой они ехали.

– Кто ещё такой?

– Какой-то Ореза…

Бурлак еле удержался, чтобы не придать обуявшим его эмоциям интенсивно-вербальную

форму.

– Ну-ка, выкладывай всё, что знаешь про это! – приказал он.

– Да пока никто ничего не знает. Ехали они вроде как в “мерседесе”, принадлежащем этому Орезе, и кто-то их из пулемета расстрелял прямо на дороге. Свидетелей – нет.

– Где это случилось?

– Неподалеку от Теуакана.

Бурлак задумался.

– А кто такой этот Ореза? – спросил он на всякий случай.

– Не знаю, – Мещеряков пожал плечами. – Не успел выяснить. Спешил вам доложить.

– Правильно спешил, – сказал Бурлак.

– Могу поехать туда, всё выяснить. Если постараюсь – полицейский рапорт привезу обо всем случившемся.

– Погоди, погоди ты… – пробормотал Бурлак и потёр виски.

Точно он не знает, кто такой Ореза? Или врёт, сучонок? Посылать его туда – это ни в коем случае. Стук о том, что ГРУшные агенты глубокого залегания разъезжают по стране Маньяне в компании бывших советников президента страны Маньяны по национальной безопасности, немедленно полетит в Аквариум, и Бурлака возьмут за афедрон. Фамилия Орезы вообще не должна фигурировать в отчётности резидентуры. Э, дьявол, как не фигурировать? Всё равно докопаются, суки!.. Здесь-то, в Маньяна-сити, может, и удастся что-то утаить, замолчать, но кто поручится, что какая-нибудь хьюстонская резидентура уже не доложила в Центр, что расстрелян в своём автомобиле бывший советник президента Маньяны по нацбезопасности, а за компанию с ним расстрелян некто Иван Досуарес, боливийский беженец, торговец стройматериалами из Монтеррея. Экстраполировать дальнейший ход событий – большого ума не надо: Ваньку Досуареса несут в вычислительный центр Девятого Управления, закладывают в большой кампутер, и через двадцать миллисекунд тот выдает на принтер информацию о том, что убиенный есть старший лейтенант российской армии, по совместительству – агент глубокого залегания 4F-056-012. Не-ак-ти-ви-зи-ро-ван-ный! Бурлака немедленно берут за афедрон.

Эх, Ванька, Ванька, кто ж тебя так? Пострадал ты, Ванька, скорей всего, за чужие грехи, пал случайной жертвой разборок вора-папаши с жестокими маньянскими мафиози. Жалко, не успел Бурлак сунуть свой хитрый нос в дела папашки, как собирался, оторвать себе кусочек от жирненького бандитского пирога…

Впрочем, не жалко. Раз там стреляют из крупнокалиберного пулемета, а это больно, – не жалко.

– Иди составь рапорт обо всем, – велел Бурлак. – Через полчаса я тебя здесь жду. Скажу, что делать дальше. А пока – иди.

Как только за сучонком закрылась дверь, Бурлак немедленно налил себе коньяку.

– Ну, что будем делать? – дружелюбно спросил он у рюмки.

Рюмка молчала.

Тогда Бурлак наподдал по ней ногтем, и она легонько тренькнула.

– Мещерякова ко мне обратно! – заорал он, хлопнув ладонью по селектору. – Живо!

Через секунду в пакгауз вбежал потный Мещеряков.

– Я

не успел… рапорт… – растерянно пробормотал он.

– На хер твой рапорт! – веско сказал Бурлак. – Порви и забудь.

– Почему?..

– Потому что ты мышей ни хера не ловишь, вот почему! Ореза этот твой… знаешь, кто?

– Кто?..

– Х… в пальто! Ты который год в этой стране агавы огурцом своим околачиваешь?

– Шестой пошел…

– Ну, и что же – резидент тебе должен подсказывать, кто тут был советником по национальной безопасности, когда тебя, убогого, прислали сюда на мою больную голову?..

– Ореза?.. – сучонок открыл рот, да так и остался стоять, похожий на упавшего в цементный раствор Лучано Паваротти.

– То-то же, Ореза… Значит, так. Берешь Фёдорова в прикрытие, ноги в руки, и дуете в Теуакан. Прямо сейчас. Там ты добудешь копии полицейской сводки с места происшествия, протокол опознания, ну, и все его паспортные данные…

– 4F-056-012?

– Ну, не Орезы же. Хотя не помешает и Орезы. Всё, что добудешь, – с Федоровым ко мне незамедлительно. Сам останешься и будешь до посинения копать, пока не откопаешь, что их связывало, двух покойников. План действий, систему связи – прикинешь по дороге туда, с Фёдоровым мне передашь. Вопросы?

– Да вроде нет пока… Разрешите идти?

– Иди. Да, вот ещё что. Его наверняка ещё не закопали: следствие по таким делам – штука долгая, а сродственников у него, как будто, быть не должно. Постарайся своими глазами взглянуть на то, что от него осталось. Хоть это и малоаппетитно.

– Так я его в лицо не знаю, Владимир Николаевич…

– А там от лица и осталось-то с гулькин хер, если верить акту вскрытия… Ты на зубы его посмотри, вот что. Зубы у него – здоровенные, белые, и ни одной дырки, ни одной пломбы не имеют.

Услышав про зубы, Мещеряков покраснел. Недостаток своих зубов он за неимением времени так и не восполнил, ходил щербатым, как покоритель Клондайка на исходе тяжёлой зимы. Так что был во взгляде, который с порога бросил он на Бурлака, упрёк последнему за неделикатность. А было и ещё что-то, заставившее резидента поморщиться.

Глава 36. Полковник Коган продолжает обрубать хвосты

Габриэла бесполезно прождала весь давешний вечер. Ни папочка, ни Иван так и не появились. Она встала, потянулась, вышла в ночь. Перед дверью фанерного домика стоял зелёный взятый напрокат ещё Иваном “седан”. Она завела мотор и поехала на север.

Проделав тридцать семь миль, она въехала в маленький спящий городок, названия которого даже не успела прочесть на дорожном указателе. Телефонная будка нашлась рядом с закрытым на висячий замок полицейским участком. Девушка воровски огляделась: никого. И всё же проехала вперёд сотню метров, свернула за угол, где совсем была темнотища, и там оставила машину.

Телефон работал. Взяв платком трубку, она набрала номер папочкиной виллы. На седьмом гудке там подняли трубку.

Агата молчала. Молчали и на той стороне. Двух секунд ей хватило, чтобы понять, что к чему. В это время никого, кроме старика-филиппинца, в доме не бывало. Да и если бы кто другой был из своих – сказал бы что-нибудь. Эти же молчат. Значит, не свои.