Джейк
Шрифт:
Амун улыбается, вставая – остро, еле заметно, но Ремидос замечает. Он ведет рукой, раскрывая проекцию, и изображение вспыхивает на стене. Сплошная чернота с редкими светлыми точками.
– Хотите фактов? Ничего нового. Звезды гаснут. Вселенная замерзает. Вселенная расширяется.
Он щелкает пальцами, и Разум высвечивает графики с динамикой – насколько холоднее стала измеряемая Вселенная, насколько меньше в ней звезд. Насколько они дальше.
– В прошлый раз мы так и не поняли, куда пропадает энергия погасших звезд, – напоминает Гонзало. – Принцип сохранения
– Моя единственная гипотеза заключается в том, что и эта энергия поглощается темной материей, – пожимает плечами Амун. – Потому она увеличивается так быстро.
Разум проецирует следующий график: на нем линия темной материи растет рваными, пугающими скачками. Возможно, на каждом его промежуточном пике – погасший гипергигант. Амун поворачивает голову и смотрит на график спокойно, должен был видеть его уже ни раз, и ему нет нужды сгущать краски – каждый из них чувствует и без слов.
– Тёмная материя разрывает нас изнутри. Она не отражает, не поглощает, не испускает ничего, даже света. Её всё больше, но мы по-прежнему не можем поймать её, ни одним прибором.
Даже Жан молчит какое-то время – молчание над столом тяжело, ощутимо.
Молчит, прежде чем добавить:
– Мы можем её только чувствовать. Пока она не разорвет нас окончательно.
Следующий график показывает будущее – его рассчитывал Гонзало, у него выходят лучшие прогрессии из математиков. У них осталось совсем мало времени до того, как темная материя займет больше девяноста восьми процентов Вселенной. Дальше невозможно считать из-за непредсказуемости – на этом сошлись все исследовательские команды.
– Мне нравится, – Амун хмыкает, качая головой от нелепости этой фразы, и поправляется. – Меня интригует этот прибор. Я за то, чтобы с ним работать.
– Мы уже голосовали, – напоминает Касим. – Решение уже принято.
Все поворачивают руки запястьями вверх, у всех они снова желто-оранжевые – неуверенное отрицание – кроме Дхавала и Жана. До сих пор они принимали единогласные решения, хотя бы решения большинства, уже тысячи лет. Они так ни к чему не пришли. Чи всё так же пытался выломать капсулу.
– Оно должно отправиться в космос, – поддерживает Дхавал. – Чем бы это ни было. Важна каждая попытка, каждый шанс, пока не стало поздно. И у меня уже есть пара идей.
– Мы прекрасно знаем, почему.
Неважно, каким цветом горят их запястья, их желания больше не имеют значения, у них нет времени сомневаться. Гонзало кивает, хоть на запястье его оранжевый свет.
– Если понять, что такое темная материя, измерить часть её этим прибором – появится хотя бы шанс. Мы сможем хотя бы пытаться бороться с ней. Хоть что-то.
– Зэмба, – обращается Жан. – Что сказали другие группы? Ты посылал им информацию о нашем новом создании?
– Мнения очень различны. Скорее отрицательные. Мало кому просто на него смотреть.
– Что думаешь ты сам?
– Мне противен этот прибор. Но он точно отличается от всех прошлых, – признает Зэмба. – Может, именно он и сработает.
– Касим?
Касим повторяет:
– Мы уже голосовали.
Ремидос
Она сама его создала.
– Мы можем создать другой, – предлагает Чи, вставая и выключая проекцию.
– Можем ли?
Шестнадцать тысяч сто две попытки.
– Чи, – завершает Жан терпеливо. – Если ты еще раз позволишь себе подобное, мне придется исключить тебя из нашей группы.
Этот прибор обязан стать их спасением.
Им жутко рядом с ним засыпать.
***
Ремидос сажает Чи в кресло, кладет его руку в продолговатый контейнер и устанавливает нужный режим. Все параметры стандартные, кроме обезболивающих – их она немного снижает.
– Придется подождать, – она говорит, но Чи не отвечает.
Он в ярости, но он смирится – Жан знает их, иначе бы он не поступил так. Разум высвечивает перед ним обратный отсчет: нужно ждать около двух часов. Химикаты должны разъесть его органическую кожу и плоть, открывая доступ к внутреннему экзоскелету – чтобы можно было починить перегоревшие или треснувшие детали. Ремидос заглядывает в экран сканера на боковой стороне контейнера – он уже просвечивает сквозь верхние слои плоти.
Повреждения несерьезные, могли бы быть хуже, старайся Чи усерднее.
Оставив Чи, она переходит в соседний кабинет медотсека.
Раз уж она всё равно включает приборы, можно провести раньше некоторые плановые операции.
Зэмба всегда был самым общительным из них, смешным, ярким, и это тёмная материя сделала его другим. На руках его снова появились длинные белесые полосы, портящие вид кожи – уже появлялись ни раз, но никто так и не нашел причины деградации. Они не мешают, не тянутся через всё тело, они, как тёмная материя, всегда остаются на краю сознания неясной угрозой, вопросом. Они появляются у многих в последнее время – у многих и в других группах, Зэмба знает не хуже неё. Полосы исчезают с обновлением кожи, которое просто приходится делать чаще. Значительно чаще с каждым годом.
Зэмба сидит в кресле, приветливо взмахивая рукой, когда она входит. Приборы уже включены, и Ремидос просто проверяет настройки и выбирает его медицинский профайл.
– Цвет оставляем тот же?
– Ага.
Он кивает, немного улыбаясь ей, но улыбка его вымучена.
Они все ужасно устали, несмотря на точно выверенный режим сна.
Ремидос нравится цвет его кожи – темно-коричневый, теплый цвет земли; он не меняет его уже несколько сотен лет. Она проводит ладонью по его руке, осматривая повреждения – белые полосы на нём особенно заметны, вспухшие, грубые жгуты – они тянутся от запястья, несколько раз пересекая Разум, до локтя. Ремидос заставляет его подняться и осматривает всю кожу – она не халатный биолог – обе руки, ноги, шею, лицо, везде, где кожа есть, и особенно тщательно стыки её с туловищем, покрытым метатканью. Полосы есть только на левом предплечье, где Разум, как и всегда.