Джеймс Хеллборн. Трилогия

Багрянцев Владлен Борисович

Город-крепость, город-цитадель. Каждый небоскреб - гигантская флак-башня. На каждом перекрестке - бронеколпак ДОТа. Каждый тротуар - готовый ход сообщения, огороженный железобетонным стенами окоп; и даже фонтан на площади - пулеметное гнездо. А все пешеходные переходы - подземные.

Джеймс Хеллборн от всей души пожалел солдат, которым придется штурмовать Новый Карфаген. В любой среде. Интересно, чем завершился ночной налет на это "Сердце Тьмы"?

Именно так, тьмы - на улицах, окруженных "флак-небоскребами", царил полумрак.

Но несмотря на все вышеперечисленное, это был в первую очередь город, обиталище людей. Люди спешили куда-то по его улицам, толпились на трамвайных остановках, переходили из дома в дом; и далеко не все они носили военную форму, хотя таковые были в явном большинстве. И было странно находить в тени "флак-небоскребов" кафе, рестораны, книжные лавки и даже магазины дамских шляпок.

– Складывается впечатление, - негромко заметил Хеллборн, когда Патриция остановилась у витрины такого дамского магазинчика, - что отцы-основатели Спаги пытались построить идеальное военное государство. Но на каком-то этапе произошел сбой. Если фанатикам вроде полковника Ганнибала достаточно Бесконечной Войны, то простому народу нужны простые и маленькие радости жизни.

– Именно так, - согласилась Пат.
– А видел бы ты карфагенскую Касабланку! Она еще меньше походила на солдатский лагерь. Но я все равно рада, что ее больше нет, - мстительно добавила она.

" Два года исправительных работ на благо общества", - вспомнил Джеймс, но все-таки укоризненно заметил:

– Это была возможная дорога домой.

– Чем-то приходится жертвовать, - с показным равнодушием отвечала Патриция.
– Но мне кажется, Мак-Диармат издевался, когда предлагал нам полюбоваться на Карфаген перед разрушением. Однообразие и утилитарность здешней архитектуры утомляет. Который час?

– Время ланча, - сказал Хеллборн.
– Если здесь вообще принято завтракать в это время. Как мало мы еще знаем...

– Вавилон, - напомнила ему Патриция.
– Мы же эмигранты из Британской империи, у нас странные обычаи. Подумаешь, ланч - мы пьем чай в шесть часов вечера и закусываем его лимоном. Даже в такую жару. Никто ничего не заподозрит.

(Патрули военной полиции уже дважды проверяли у них документы, но после беглого просмотра следовало поспешное вежливое козыряние и пожелание счастливого пути/отдыха/етс.)

Как оказалось, псевдобританцы могли себе позволить чай не только в шесть вечера, но и в пол-одиннадцатого утра.

– У нас лучшие индоокеанские сорта, - принялся нахваливать свое меню официант, - из довоенных запасов. Надеюсь, что уже в самые ближайшие дни наши доблестные воины возьмут Суэц и поставки будут возобновлены!

"И я надеюсь, - собирался ответить Хеллборн, - потому что без хорошего цейлонского чая мы не сможем продолжать войну!" Но на всякий случай промолчал. Вдруг здесь принято доносить на болтливых офицеров в Карфагенскую службу безопасности.

Хорошее кафе, уютное,

чем-то напоминает харбинский ресторанчик Рика. Вот и пианист на эстраде застучал по клавишам. Но на каком языке эта песня?

– Это пунический, - шепнула Патриция.
– Наслушалась в Касабланке. После Солдатской Революции вожди военной республики планировали ввести новый единый государственный язык, что-то вроде эсперанто. Желательно, какой-нибудь "карфагенский". Предлагались самые безумные проекты, вплоть до вандальского и мальтийского. Ничего из этого не вышло, здесь по-прежнему пользуются французским и испанским. Но остались кружки любителей, они выпускают толстые литературные журналы, сочиняют стихи и песни...

– О чем он поет?
– поинтересовался Джеймс.

– Ты не поверишь, - покачала головой Патриция.

Не иди

В коридор бесконечной тьмы,

Двери все

Приведут тебя в зал углом,

Зал пустой,

Только дождь над головой,

Дождь говорит -

Ты одна в этом зале пустом.

Голубой потолок,

Зеркала на стене,

Отражается в них

То, что быть могло - и не во сне.

Параллельный мир,

Там, где мы всегда живем в любви,

Дотянись до него рукой, дотянись до него...

Параллельный мир,

Там, где сердца необычен ритм,

Дотянись до него рукой, дотянись до него рукой.

Тень бледна,

На лицо эта тень легла,

Кровь бежит

Словно конь в лабиринте вен,

Улыбнись,

И нырни в глубину скорей,

К жемчугам,

Что лежат на дне морей.

Потолок - небеса,

А моря - зеркала,

Отражается в них