Джеймс Поттер и Зал Пересечения Старейших
Шрифт:
Но тут словно из ниоткуда среди них возникла другая фигура. Она появилась из темноты Пещерной Цитадели и двигалась со страшной скоростью. Это была дриада с ужасно длинными голубыми ногтями, но она была не одна. Кто-то еще двигался в тени, словно дриада была всего лишь костюмом. Новый крик присоединился к пронзительному вою наполовину сформировавшегося Мерлина.
– Хозяин! Нет! Я не подведу вас! Ваше время, наконец, пришло!
Фигура раскололась, полностью утратив форму дриады. Она стала просто двумя огромными черными когтями. Они одновременно набросились на Джеймса и Ральфа, схватив мантию и посох и отбросив
Фигура на троне втянула обратно в себя туманные щупальца и начала укрепляться со страшной скоростью. Кости обрастали мышцами слой за слоем. Органы проявились внутри грудной и брюшной полости, формируясь из вен. Тело заполняло мантию и мантия окутывало его. Кожа собиралась на теле каплями, поначалу походя на мембрану, но потом уплотнилась, становясь розовой и плотной. Пальцы судорожно сжали посох, который вырос до шести футов, оканчиваясь мягким конусом внизу и тяжелым набалдашником сверху. Руны, сияющие зеленым светом, побежали вверх и вниз по посоху. Звук возвращения Мерлина перешел в долгий крик, и у волшебника наконец закончилось дыхание, его голова откинулась назад, связки шеи были напряжены как проволока. Спустя долгое мгновение он сделал свой первый вдох за тысячу лет, наполнивший его широкую грудь, и опустил голову.
– Хозяин! — воскликнул призрачный голос. Джеймс перевел взгляд с фигуры на троне на тень, что вызвала ужасные когти. Это был маленький человечек, почти невидимый. Он задыхался, его лысая голова блестела в неясно лунном свете. — Вы вернулись! Моя работа завершена! Я свободен!
– Я вернулся, — согласился Мерлин. Его лицо было бесстрастным, глаза пристально смотрели на призрака. — Но в какое время ты вернул меня, Астрамаддукс?
– М-Мир готов принять вас, хозяин! — запнулся призрак, его голос был высоким и испуганным. — Я… Я ждал, пока наступит подходящее время! Баланс между магией и ее отсутствием должен быть в ваших руках, хозяин! Время… время пришло!
Мерлин смотрел на призрак, по-прежнему не двигаясь.
– Умоляю, хозяин! — воскликнул Астрамаддукс, падая на свои призрачные колени. — Я наблюдал за веками! Мой долг… мой долг был больше, чем я мог вынести! Я ждал так долго, как мог. Я только немножко помог! Я нашел женщину, хозяин! Ее сердце было открыто мне! Она разделяла наши цели, так что я… я поддержал ее! Я помог, но немножко! Чуть-чуть!
Взгляд Мерлина переместился с Астрамаддукса на фантом мадам Делакруа, который почти восстановил себя. Она тоже бросилась на колени, и когда она заговорила ее голос звучал так, словно рот был полон грязи.
– Я твоя слуга, Мерлин. Я призвала вас, что бы выполнили свое предназначение, повели нас против этих червей-маглов. Мы нуждаемся в вас. Мир нуждается в вас.
– Эта кукла из грязи должна быть моей музой? — сказал Мерлин, его голос был низким, но почти оглушал своей силой. — Давай посмотрим, как она выглядит на самом деле, а не как ей хочется, чтобы она выглядела.
Делакруа выпрямилась и попыталась заговорить, но ничего не вышло. Ее челюсти работали словно механические, а затем жуткий глубокий хрип вырвался из ее глотки. Фантом вскинул руки, схватился за шею, царапая ее, разрывая длинными ногтями, так что полоски грязной плоти отлетали прочь. Глотка раздулось, как у лягушки-быка, и фантом вдруг согнулся в талии, словно от боли. Мерлин смотрел на фантом, и на его посохе мягко светились руны, пульсируя внутренним светом.
– Астрамаддукс, ты призвал меня в смертоносное время, — сказал Мерлин, его низкий голос наполнил пещеру как шум тысячи морей. Он отвернулся от жалкой фигуры мадам Делакруа, снова взглянув на съежившегося призрака. — Деревья проснулись для меня, но они почти немы. Даже земля спит, спит века. Ты вернул меня для себя и только для себя. Ты был негодным слугой, когда я согласился учить тебя и только вернувшись я осознал глубину своей ошибки. Я освобождаю тебя от служения мне. Уходи.
Мерлин поднял свободную руку и повернул ее ладонью в сторону призрака Астрамаддукса. Призрак побледнел еще больше и отшатнулся, вскинув руки, словно желая защититься.
– Нет! Нет! Я был предан! Пожалуйста! Не изгоняйте меня! Я выполнил свой долг! Я был верен! Нееееееееет!
Последнее слово растянулось и поднялось до визга, в то время как призрак, казалось, съежился. На мгновение он принял форму голубой дриады, преклоненной и отчаявшейся, но затем потерял всякую форму вообще. Он уменьшился, и Джеймс увидел, что он сжимается с той же скоростью, с какой Мерлин закрывал свою ладонь, словно волшебник сжимал Астрамаддукса в своей протянутой ладони. Последнее слово призрака перешло в вопль ужаса, убывающий, как будто призрак уменьшился до яркой мерцающей точки света. Призрак растворился, исчез, оставив только эхо своего последнего крика.
Наконец, словно впервые заметив их, Мерлин повернулся к Джеймсу, Ральфу и Зейну. Джеймс двинулся вперед, не зная, что он будет делать, но чувствуя сердцем, что что-то надо сделать. Мерлин снова протянул свою руку, на этот раз в сторону Джеймса. Он почувствовал как мир смягчается вокруг него, темнеет. Он боролся с этим, пытался кричать, чтобы не забыться. Он мог противиться силам Мерлина не больше чем комар, который противится шторму. Мир устремился прочь, утекая в точку и в ее центре была рука Мерлина, направленная на Джеймса. В центре руки были глаза, голубые как лед. Глаза закрылись и голос Мерлина произнес одно слово, слово, которое, казалось, заполнило тьмой весь мир, это слово было — «спать».
Глава 18. Башня Ассамблея
Рассвет прорезал горизонт тонкой розовой полоской, когда Джеймс открыл глаза. Он лежал в неудобной позе на траве посреди Пещерной цитадели и промерз до костей. Постанывая, он принял сидячее положение и огляделся вокруг. Первым, что бросилось ему в глаза, было отсутствие трона Мерлина. От него остались только вмятины на траве. Вторым отмеченным им фактом было то, что Пещерная Цитадель перестала быть магическим местом. Без трона Мерлина остров быстро вернулся в свой первозданный дикий вид. Пропало ощущение заброшенного готического строения. В ветвях над головой звонко пели птицы.