Джин Грин — Неприкасаемый
Шрифт:
Джин не обратил внимания на протянутую руку.
— Что-то ты не очень радуешься моему приезду, — сказал Чак. — Я мчался на максимальной скорости, проскочил сквозь две засады… Скажи, большие были потери? Есть убитые среди американцев? Кстати, я еду отсюда на базу Баткэт и смогу прихватить убитых. Ведь в этом проклятом климате трупы начинают немедленно разлагаться, а там их сразу забальзамируют…
— Мне надо поговорить с тобой, Чак, — тихо, сдерживая гнев, произнес Джин, глядя в глаза своему дав нему врагу.
— Что ж, валяй, Джин!
— Наедине.
— Что? В джунгли? Да ты с ума спятил! Там вьетконговцы кишмя кишат.
— Нет. Они ушли по своим подземным тоннелям в джунгли. Ты что, струсил, Чак?
— С чего ты это взял? По сравнению со мной ты новичок, Джин, уж не обижайся. Пошли!
«Зеленые береты» проводили капитана Битюка и первого лейтенанта недоуменными взглядами. Нашли время для прогулки в джунглях! Ведь сразу за воротами крепости начинается «зона сумерек», «ничья земля», на которой в любую минуту может ударить выстрел партизана!
По вырубке, где все еще тлели пни и трава, шли молча. Чак взял наизготовку свой Ар-15, расстегнул кобуру «кольта». Джин закурил. Рана давала себя чувствовать — он хромал все сильнее.
На опушке оплетенной лианами бамбуковой чащи они сразу увидели примятую сандалиями и телами траву, какое-то тряпье, темные пятна крови, мелкие воронки от разорвавшихся мин.
— В чем дело, Джин? — нетерпеливо спросил Чак. — Говори! Дальше я не пойду. И вообще — пошли лучше обратно.
— Я хотел спросить тебя, Чак, — тихо начал Джин, останавливаясь и поворачиваясь к Чаку. — Ведь если бы ты нашел нас тяжело раненными, ты бы добил нас не так ли?
— Что за бред?! Что за ахинею ты несешь?!
— А добив, ты бы отрезал у нас уши, Чак?
Чак отпрянул как от удара. В зеленоватых сумерках лицо его приняло бледно-зеленый оттенок. У него отвалилась челюсть.
— Возьми в руки «кольт», Чак! — сказал Джин, расстегивая кобуру.
— Ты с ума сошел! — хрипло выкрикнул Чак. — Я не собираюсь играть с тобой в ковбои!
— Считаю до трех, Чак. По счету «три» я застрелю тебя как собаку! Раз!
Чак попятился. Его правая рука с растопыренными пальцами застыла над расстегнутой кобурой. Плечи вздулись и напряглись. Глаза сузились. Два!
Чак выхватил «кольт» и тут же, нажимая на спусковой крючок, прыгнул влево.
Грянул выстрел. Рука Джина, секундой позже выхватившего пистолет из кобуры, застыла в воздухе. Пальцы разжались, выпуская тяжелый «кольт».
В джунглях заплясало шалое эхо.
А Чак вдруг буквально провалился сквозь землю. Под его ногами разверзлась земля, обрушился слой дерна с травой. Он взметнул руками, роняя «кольт», и упал. Рухнул на остро заточенные бамбуковые колья западни, вырытой партизанами Вьетконга.
Дикий нечеловеческий вопль разнесся по джунглям. В глубине зарослей в стороне закричали гиббоны.
Схватившись за раненую руку, Джин с ужасом смотрел на то, как корчилось прошитое кольями тело. Острые, как штыки, колья прошли сквозь левый бок, пропороли грудь и спину. Кровь лилась, пульсируя, из двух десятков ран. От крови набрякла «тигровая»
— Джин! Джин! — прохрипел Чак. — Спаси меня! Заклинаю богом…
— Ты должен был отрезать уши? — спросил Джин.
— Да! Да! Я все расскажу! Только, ради бога, вытащи меня отсюда!..
Джин повернулся и зашагал прочь, поддерживая онемевшую простреленную руку. Крик Чака сверлил ему уши. Началась агония…
Он шел и думал, что у ворот его встретят «зеленые береты» обеих команд и он скажет им: «Вьетконг! Я ранен, а капитан упал в тигровую западню. Принесите его!» И его принесут. Но он будет уже без сознания. Он обречен, потому что острые концы бамбуковых кольев наверняка смазаны ядом. Тело Чака вздуется и покроется пятнами, и ничто его уже не спасет.
Он не видел, как Чак последним усилием сорвал с ремня осколочную гранату и зубами вырвав кольцо, швырнул ее ему вслед. Он не видел черно-алого разрыва в серо-зеленой чаще, не услышал разрыва гранаты, не почувствовал боли. В одно мгновение на мир обрушился всепоглощающий мрак.
По лицу ползали мухи. Он видел, как они взлетали, радужно переливаясь в последних лучах солнца, но не чувствовал, как они садились и ползали по лицу. Он попытался помахать рукой, чтобы отогнать этих проклятых мух, но рука не поднялась, не шевельнулась.
Мухи ползали по глазам. Он попытался закрыть глаза, моргнуть и не мог этого сделать.
«Я Джин Грин», — сказал он себе и сразу вспомнил все, что произошло: дуэль с Чаком и тигровую западню.
Но что случилось потом? Почему он лежит и не может шевельнуться, не может отогнать этих докучливых мух? Может быть, и он попал в тигровую западню — партизанскую ловушку?
Он попробовал скосить глаза влево и вправо, чтобы увидеть, где он лежит. Глаза не двигались.
Наверное, Чак выстрелил ему в спину. Но почему тогда он не чувствует никакой боли?
Может быть, у Чака оказался один из этих игольчатых духовых пистолетов, стреляющих крошечными пустотелыми иголками с ядом, вызывающим нервный паралич?
Паралич! Да, он парализован. Временно? Навсегда? Он не мог этого знать. Может быть, через минуту, полчаса, час остановится сердце и он умрет?
Над зарослями, опутанными лианами, синела солнечная лазурь. Хоть бы облачко пробежало. Ничто в мире не двигалось. Только эти проклятые мухи…
Но нет! Вон мелькнуло что-то в деревьях. Легкий шум, шелест. С невысокой пальмы на него с любопытством смотрел большой гиббон. Вот замелькали в поле зрения и другие гиббоны. И все они смотрели на него круглыми глазами.
Джин вспомнил, как он охотился с вьетнамцами на гиббонов. Старый охотник из племени таи, почти совсем голый, в одной набедренной повязке, достал бамбуковую стрелу с остро заточенным концом и тремя перьями. Он просунул стрелу в кусок белой тряпицы и обмакнул конец в коричневую пасту. Тетива самодельного лука дзенькнула, как гитарная струна, и стрела вонзилась гиббону в живот. Обезьяна в изумлении уставилась на перья и белую тряпку и стала заталкивать и перья и тряпку в рану.