Джип, ноутбук, прошлое
Шрифт:
– Папа… Сегодня воскресенье… Почему мы должны куда-то идти?
– Не куда-то, а в церковь.
– Зачем?
– Согласна, – вмешалась Юля. – Зачем? Когда это ты успел стать сильно верующим?
Руслан закончил повязывать галстук.
– Я – не сильно верующий. Но местные жители – верующие. Они крестятся, держат дома иконы, ходят в церковь. Мы на их фоне и так слишком сильно выделяемся, постоянно забываем на иконы креститься, – если еще и в церковь не пойдем, на нас начнут
– Давай завтра, а?
– Завтра – понедельник, а сегодня – воскресная служба. Заканчивайте препирательства, собирайтесь, пойдем.
– Бедные крестьяне… – пробурчала Аня.
– Крестьяне-то тут с какого боку?
– Они целыми днями работают, да еще и в воскресенье им поспать не дают…
– Пойдем, жалельщица. – Руслан потрепал дочку по голове.
… – Краткая инструкция, – остановил он своих девчонок неподалеку от собора, – платки повязать на головы, так чтобы волосы были спрятаны. При входе в церковь – креститься, при выходе – креститься, во время службы каждый раз, когда остальные крестятся, – креститься. Когда кланяются – кланяться. Все понятно?
– Угу…
Людей в церкви было не так уж и мало. И не одни старушки: были тут и мужчины, и молодые женщины, и дети.
– Народ на самом деле верующий, – констатировала Юля шепотом и перекрестилась.
– Никто не крестится, – шепнул Руслан.
– Это я так, для тренировки. Не думаю, что меня прогонят из собора за то, что я лишний раз перекрестилась.
– Папа, а чем церковь от собора отличается?
– Понятия не имею. Собор больше, наверное.
Появился священник в фиолетовой шапочке в форме цилиндра. Началась служба.
Лазаревичи тихо стояли в общей толпе, машинально крестились и думали о своем.
Руслан оглядывал молящихся. «Что-то незаметно здесь особого рвения в вере. Так, по привычке. Некоторые вон шепчутся, старик, кажется, и вовсе засыпает… Похоже, здесь – как в Америке в изложении Задорнова: они не веруют, они ходят в церковь». Дети и вовсе откровенно тяготились присутствием.
Юля вообще ушла мыслями далеко от церковной службы. Она продолжала про себя спорить с Русланом, пытаясь придумать аргументы в пользу того, что они должны предупредить кого-нибудь о Первой мировой и революции.
Аня рассматривала священника и думала о том, почему у него борода полосатая: по краям черная, а в середине – седая.
– Господи, помилуй, – прогудели в церкви.
Мимо Руслана протиснулся мальчик и погасил свечку у иконы.
– Господи, что ся умножиши…
– Доброе утро, Руслан Аркадьевич, – прошептали за спиной.
Лазаревич вздрогнул и оглянулся.
– Доброе утро…
Исправник. С дочерью.
– Решили посетить церковь? Значит, в православной вере крещены?
– В православной. Мы же русские люди.
– Всякое бывает, всякое… Так что ж это вы, Руслан Аркадьевич, обещания свои нарушаете? Обещали
– Так, понимаете ли… Одежда у нас только дорожная, неудобно как-то…
– Ничего страшного, у меня все по-простому, без китайских церемоний.
– Господи, да не яростию твоею… – гудел священник.
– Так что жду вас сегодня к шести часам в своем доме. Непременно приезжайте. С женой и дочкой.
Дочка исправника скривила губки. Похоже, у нее была мыслишка насчет пообщаться с американцем без всяких там супруг, но невнимательный – или слишком внимательный – папенька испортил ей всю малину.
– Жду, жду…
– Пойдем? – наклонилась Юля, глядя в спину выходящего из собора исправника.
– Конечно. Мне как-то не хочется, чтобы на нас обиделся главный полицейский города. По нашим временам – начальник РОВД. Пойдем.
– Я не умею есть ножом и вилкой. И этикету не обучена.
– Валим все на американскую простую и суровую жизнь. Главное, браслет с шипами сними. Совсем рехнулась: в церковь с металлистскими прибамбасами?!
– Все равно никто не поймет.
– Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя…
Все принялись осенять себя крестным знамением.
Ужин у исправника почему-то ассоциировался у Руслана с огромным залом, длинным, как подиум, столом, кучей народу в орденах и вечерних платьях. На самом деле все было довольно скромно.
Столовая комната, посредине – стол, рассчитанный максимум человек на десять. Белая скатерть, блестящая посуда. В орденах был только сам исправник, в вечернем платье – только его дочка. Черное, кружевное, с квадратным декольте, оно давало Ольге, дочери исправника, право смотреть свысока на Юлю Лазаревич, в ее скромном дорожном костюме. Ну или Анюта так думала.
Кроме исправника Дмитрия Ивановича – Руслан все-таки вспомнил его имя – и его дочери в столовой присутствовал незнакомый человек. Невысокого роста, в черной костюмной тройке, с аккуратной бородой и в своеобразных очках – без дужек, с длинным шнурком. Похоже, это то самое пенсне, которое советовали беречь Кисе Воробьянинову…
Дмитрий Иванович, с хрустом поклонившись, поцеловал руки Юле и Анюте, немедленно засмущавшейся. Следуя его примеру, Руслан чмконул воздух у кисти дочери исправника. Ладошка пахла чем-то восточным.
– Позвольте представить: Руслан Аркадьевич Лазаревич, американский путешественник, с супругой Юлией и дочерью Анной.
– Очень приятно, – кивнул незнакомец, блеснула золотая цепь поперек живота.
– Доктор Быков Леопольд Леопольдович, из Санкт-Петербурга…
Руслан с Юлей сдержались, а вот Аня все же хихикнула, вспомнив сразу и хамоватого доктора из «Интернов», и добродушного кота из мультика.
– Очень приятно, – склонил голову Руслан, чувствуя, что по спине сбегает струйка пота.