Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 15

Голсуорси Джон

З а н а в е с падает.

ЭПИЗОД ДЕВЯТЫЙ

Временного промежутка не было. Ризница в деревенской церкви, освещенная керосиновой лампой; в глубине, у задней стены, висят на вешалке стихари и прочие церковные облачения; справа — дверь, ведущая на кладбище, слева дверь в церковь, она растворена. Никакой мебели, кроме двух-трех стульев, и у левой стены, дальше от рампы, чем дверь, — маленький столик, на котором стоит кувшин. При поднятии занавеса сцена пуста, но почти тотчас из

церкви входит пастор, держа в руках какие-то украшения, которыми церковь была декорирована к недавно миновавшему празднику Жатвы. Кладет их на столик; Пастор — худощавый седой человек средних лет, загорелый и подвижной; красивое, гладко выбритое лицо изрезано морщинами. Одет в широкую куртку с поясом. Судя по всему, он несколько склонен к обрядности Высокой церкви. Наливает воду из кувшина в две большие вазы, напевая вполголоса: «О, крылья иметь бы мне, крылья голубки!» Затем уносит вазы в церковь. Правая дверь вдруг открывается, и Mэтт, измученный, с непокрытой головой, прокрадывается в ризницу, затворяя за собой дверь. Несколько секунд стоит, оценивая положение, идет к растворенной двери напротив, видит пастора, поспешно отступает и прячется за одним из висящих на стене облачений. Украдкой выглядывает и тотчас скрывается, когда пастор снова входит, уже в полный голос распевая: «О, крылья иметь бы мне, крылья голубки!» Пастор снимает куртку, идет к вешалке и в ту минуту, когда достигает в пении самой высокой ноты, протягивает руку и снимает с крючка рясу, под которой укрылся Мэтт. Отшатывается.

Пастор. Что это?.. Зачем вы здесь?

Мэтт. Я прошу убежища, сэр.

Пастор. Не понимаю. Кто вы такой?

Мэтт распахивает свой макинтош.

А!.. (В этом «А!..» звучит нечто большее, чем удивление, это возглас тревоги и даже испуга, как будто говорящий внезапно заглянул в собственную душу.) Бежавший заключенный! Вы не должны были приходить сюда.

Мэтт. А куда же, сэр? В прежнее время церковь…

Пастор. В прежнее время церковь была сама по себе, а теперь она подчинена государству.

Мэтт делает шаг к двери.

Погодите! (Вешает куртку и надевает рясу, как бы стараясь укрепить в себе священнослужителя.) Я, кажется, читал… Вы тот самый капитан Деннант?..

Мэтт. Да.

Пастор (почти про себя). Бедняга!

Мэтт смотрит на него.

Молчание.

Мэтт. Для нас, кто был на фронте, смерть значит меньше, чем для вас.

Пастор. Знаю. Я тоже был там.

Мэтт. Падре?.. [51]

Пастор (кивает). Откуда вы сейчас?

Мэтт. Из дома напротив. Где живут две сестры. Ушел, когда они ссорились из-за меня. Не мог этого вынести — не стою.

Пастор (с легкой усмешкой). Мисс Дора хотела вас спрятать, а мисс Грейс — выгнать. Так? И, однако, мисс Дора не ходит в церковь, а мисс Грейс ходит. Странно, правда? А может быть, и не странно. (Смотрит на Мэтта.) За вами гонятся?

Mэтт. По пятам.

Пастор. Убежище? Если бы я был католиком… Иногда мне этого даже хочется.

Mэтт. Они логичнее.

Пастор. Они сильнее. Да. С таким случаем мне еще не приходилось сталкиваться, капитан Деннант.

Mэтт.

Я, кажется, дошел до точки, сэр. Если позволите мне отдохнуть тут немного — это все, чего я прошу.

Пастор. Ах вы, бедный! Конечно! Сядьте. (Подставляет ему стул.) Я запру дверь. (Запирает правую дверь. Заметив, что Мзтт бросил взгляд на окно в четвертой — воображаемой — стене.) Нет, оттуда не увидят. Да вы, должно быть, и голодны?

Mэтт (садится). Нет, спасибо. Есть уже не могу. Переголодал. Вам, вероятно, знакомо это ощущение?

Пастор (качает головой). Боюсь, мы, священнослужители, ведем чересчур правильный образ жизни.

Mэтт. Ну, а на фронте? Там ведь всяко бывало.

Пастор. Стыдно сказать, но нет, даже и там не приходилось. (Говоря, он, видимо, все время напряженно думает, не в силах принять решение.)

Мэтт (внезапно). Ну, падре? Как решили? Выдать меня?

Пастор (тронут этим обращением). Падре! (Пройдясь по комнате, вдруг останавливается перед Мэттом.) Как человек с человеком — кто я такой, чтобы вас выдавать? Такой же слабый и грешный! (Отрицательно качает головой.) Я не имею права помогать вам в побеге, но если вам нужен отдых — оставайтесь!

Мэтт. А интересно, как бы поступил Христос в подобном случае?

Пастор (с грустью). Это, капитан Деннант, самый трудный вопрос на свете. Никто не знает. Можно говорить то или другое, но знать — нет, знать никому не дано. Чем больше читаешь евангелие, тем яснее видишь, что его решения никто не мог бы предугадать. Видите ли, он был гений! Оттого так трудно нам, кто пытается ему следовать. (Смотрит на Мэтта, который сидит, упершись локтями в колени и уронив голову на руки.) Очень устали?

Mэтт. Ох! Даже никогда не думал, что можно так устать. Ноги не держат. А я ведь бегал на трехмильную дистанцию.

Пастор. Вот как? Молодец!

Mэтт. Главное, вот здесь (трогает лоб) все время тебя грызет. Вдруг поймают — и опять за решетку!.. Странно! Я и вполовину так не волновался, когда бежал из Германии.

Пастор. Никто не видел, как вы сюда вошли?

Mэтт. Наверно, нет, а то они уже были бы здесь.

Пастор. Кто за вами гонится?

Mэтт. Деревенские и констебль.

Пастор. Деревенские! Мои прихожане — а я…

Mэтт (встает). Да. Вы правы, падре. Неладно получается. Я уйду.

Пастор (кладет руку ему на плечо и заставляет снова сесть). Нет, нет! Отдохните, пока можно. Вы просили убежища. И я еще не знаю, смею ли изгнать вас отсюда. Не знаю… Во всяком случае, не могу. Не торопитесь. Тут у меня есть немножко коньяку. Держу на случай, если кому-нибудь станет дурно в церкви… (Достает из углового шкафчика бутылку и рюмку.) Пейте все.

Mэтт (пьет. Вынимает фляжку). Можно вас попросить? Не взялись бы вы передать это от меня — она пустая — тому, кто мне ее дал? Тут вот имя и адрес. (Достает из кармана матерчатый ярлычок.) Это я от макинтоша оторвал. Можете еще прибавить «с вечной благодарностью». Только чтобы имени никто не узнал.

Пастор. Нет, нет, будьте покойны. (Прячет ярлычок в карман,) Скажите, что вас побудило бежать?

Mэтт. Заприте рысь в клетке и случайно оставьте дверцу открытой увидите, что будет. (Вглядывается в лицо пастора.) А. Да, я вас понимаю. Но за это я уже давно расплатился.