Джонни Бахман возвращается домой
Шрифт:
Грилле запальчиво возразил:
— Завтра у фюрера день рождения, и он пустит в ход свое чудо-оружие.
— О господи! — простонал Густав. — Сначала я думал, что ты просто маленький выдрессированный негодяй. Оказывается, совсем нет. Но мне от души жаль тебя.
— Но-но… — возмутился было Грилле.
— Серьезно, мне жаль тебя, потому что ты дурак, большой дурак. День рождения фюрера, чудо-оружие, а еще, может, и победа. Господи, если бы собственная глупость причиняла человеку боль, то ты должен был бы кричать от боли!
Шум от идущих танков не утихал ни на минуту.
«Нам следовало пойти к русским, — подумал Джонни, не упустивший из этого разговора ни слова. — Хуже нам бы там не было. Мне бы они ничего не сделали, потому что мне только двенадцать лет, да и Густава бы они пощадили, потому что он не желает больше воевать против них. Но теперь уже поздно…»
— Эй, Джонни, — услышал он вскоре голос солдата, — ты еще здесь?
— Да, Густав.
— Послушай внимательно, что я тебе скажу, — продолжал солдат. — Если тебе удастся выбраться отсюда живым, окажи мне одну услугу!
У Джонни не хватило сил ответить. Он только кивнул.
— Когда все кончится — эта проклятая война продлится не больше чем недели три, — сходи ко мне домой, к моей матери. Ее зовут Хедвиг Фельденхау. Берлин, Мауербергштрассе, дом три, второй дом во дворе, пятый этаж. Найти это совсем нетрудно. Недалеко от Щецинского вокзала. Запомнишь?
— Да, Густав.
— А то запиши себе адрес на земле и выучи его наизусть. Зайди туда обязательно! Скажи матери, чтобы она больше не ждала меня. Но сделай это осторожно. Придумай что-нибудь, чтобы смягчить этот удар, обещаешь?
— Я сделаю все, как ты скажешь, — ответил мальчик и беззвучно заплакал.
Внезапно в их разговор вмешался Грилле.
— Это невозможно вынести, — проговорил он с трудом. И, повернувшись, к мальчику, добавил: — Послушай, Джонни! — Он в первый раз назвал его по имени. — Посмотри потихоньку, нет ли здесь какой-нибудь лазейки?
10
Тщетные усилия.
Еще один висельник.
«Вы за все это ответите!»
Отчаянный побег.
Грилле — активный член гитлерюгенда! Грилле хочет им помочь! Джонни колебался несколько секунд.
— Ну, давай же! — цыкнул на него парень. — Если вернется гауптштурмфюрер, тогда я ни за что не ручаюсь!
Джонни вытер нос рукавом пиджака и шмыгнул в сторону леса. Перед самыми деревьями он увидел просеку, а неподалеку от нее виднелись ров и окоп. Джонни насчитал здесь с десяток эсэсовцев. Все они были в маскировочных костюмах, и заметить их было нелегко. Нет, здесь и мышь не прошмыгнет… Мальчик незаметно повернул обратно к холму. Пришлось быть особенно осторожным, так как кустарник, росший между соснами, плохо скрывал его, более того, он предательски шуршал при каждом неосторожном движении. Справа от Джонни кто-то закашлял. Значит, надо держаться левее. Вскоре в кустарнике появился просвет, и прямо в лицо мальчику выглянуло солнце.
В нескольких метрах перед ним лежали на земле двое мужчин и негромко разговаривали.
— Спорим,
— А мы с тобой торчим под открытым небом, как лесники, — недовольно пробормотал обершарфюрер. Между ними лежал раскрытый рюкзак Густава. Знакомая длинная плоская бутылка с яркой французской этикеткой, уже пустая, была небрежно отброшена в сторону.
Тихо и осторожно мальчик отполз назад. В стороне он обследовал еще два места, но и там нельзя было пробраться незамеченным. Джонни забеспокоился еще больше.
Вдруг он услышал голоса. Сквозь ветки ему удалось разглядеть большую группу эсэсовцев, выстраивающихся полукругом. А со всех сторон подходили еще и еще. Шарфюрер и обершарфюрер тоже встали в строй. Перед группой стоял высокий, необычайно худой военный, отличавшийся от других тем, что на голове у него была не каска, а серая помятая фуражка. Под серебряным орлом на ней поблескивала кокарда в форме мертвой головы, а на груди висел полевой бинокль.
— Итак, беспрепятственно пропускать большие колонны, — обратился офицер к эсэсовцам. Он говорил немного в нос и негромко, но тоном, не терпящим никаких возражений. — Пропускать отдельные машины, не везущие важных грузов. Разные колымаги, к примеру. — Он коротко засмеялся. — Штабные машины, грузовики… останавливать! Открывать по ним огонь. В случае необходимости даже из панцерфаустов, но только по моему приказу!
Джонни хотел было незаметно удалиться, но наступил на сухую ветку, которая громко хрустнула у него под ногами.
Офицер обернулся. Все уставились на мальчика.
— Это еще что за негодяй?
— Пришел к нам сегодня утром, гауптштурмфюрер, — объяснил оберштурмфюрер.
— Подойди сюда! — крикнул эсэсовец.
Джонни боязливо взглянул на лицо с выпуклыми глазами и необыкновенно длинным плоским носом. Маленький острый подбородок офицера с торчащей на нем щетиной внушал мальчику страх.
— Ну, иди же! Что ты здесь ищешь?
Джонни осторожно приблизился.
— Он был не один, гауптштурмфюрер. С ним был один солдат, дезертир.
— Вы уже распорядились?
— Нет еще, — ответил обершарфюрер.
— Идиоты!
— Мы думали… — попытался оправдаться эсэсовец.
Резким взмахом руки офицер прервал его:
— Где этот второй?
— В бункере.
Не проявляя к мальчику больше никакого интереса, офицер поспешно покинул собравшихся. Он быстро удалялся на длинных ногах, покачиваясь, как на ходулях. Его сопровождал обершарфюрер. Джонни побежал за ними.
Увидев приближавшихся офицеров, Грилле вскочил и застыл по стойке «смирно». Он уже было открыл рот, чтобы доложить, но не успел произнести ни слова.
— Еще один сопляк! — выругался гауптштурмфюрер. — Где вы их набрали?
— Он пришел сегодня рано утром. Но с ним все в порядке. Говорит, что подбил русский танк. Он охраняет пленных.
Офицер, настроенный уже более миролюбиво, приказал Грилле:
— Освободи-ка место, чтобы господин мог выйти к нам.
— Кому это я вдруг понадобился? — послышался голос Густава из бункера.