Джонни Бахман возвращается домой

Зенкбейль Гейнц

Тот, что был постарше, сделал успокоительный жест рукой и, изобразив на лице нечто похожее на улыбку, спросил:

— Откуда же вы взялись, диковинные пташки?

Густав ответил заученным тоном:

— Я бежал, чтобы не попасть в плен к русским.

— Так сказать, совершали героическое отступление, — неизвестный почти сочувственно кивнул. — А где же оружие, невинная овечка?

Солдат явно медлил.

— Пришло в полную негодность, — ответил он после длительной паузы, — в последнем бою.

— Ты выбросил его, тряпка! Ничтожество

ты этакое! — выпалил молодой, и его бледные щеки и шея покрылись красными пятнами. — Знаем мы вас, мерзавцев!

Старший покачал головой, словно хотел возразить ему.

— А разве можно говорить неправду! Если бы об этом узнала твоя мать, ай-я-яй… — Он сделал рукой такой широкий жест, что борта его маскировочного костюма разошлись у шеи.

Джонни увидел кусочек серой военной формы и черный уголок воротника с двумя острыми молниями. Его отец презрительно называл этих людей висельниками. Это было перед его вторичной отправкой на фронт, в Донские степи. Тогда девятилетний Джонни не придал значения словам отца и скоро забыл о них. Теперь же они невольно всплыли у него в памяти.

— Ну вы, подмастерья, идемте-ка вместе с нами, пока мы не нарвались здесь на наших друзей русских.

Им ничего другого не оставалось, как последовать приказу неизвестных. Оба незнакомца шли следом за ними, почти наступая на пятки. Через несколько минут они добрались до вырубки. Здесь прямо на земле вповалку, словно пьяные, лежали около дюжины эсэсовцев в маскировочных костюмах. Все они были вооружены. Куда бы ни глянул Джонни, он везде видел оружие: автоматы, ручные гранаты, панцерфаусты и даже один пулемет.

Их провели мимо спящих. Некоторые громко храпели. Один, лежавший на спине, взглянул на них из-под каски бессмысленными глазами. Вдруг мальчик запнулся. У корней сосны сидела, съежившись, небольшая фигурка, одетая не в масккостюм, а в темно-синюю, почти черную, форму. Эта худая, долговязая фигурка показалась Джонни знакомой.

— Грилле! — закричал он. — Как ты сюда попал?

Паренек поднял глаза. В руках у него снова было оружие, автомат.

— А, господа, кажется, знакомы, — ухмыльнулся старший эсэсовец. — Поди сюда, парень, — подозвал он Грилле, — да объясни-ка нам, кто они, эти трогательные друзья природы!

Грилле не торопясь подошел, выражение лица у него было отсутствующее. Он не смотрел ни на Джонни, ни на солдата.

— После того как я подбил два русских танка… — начал он.

Но молодой эсэсовец перебил его:

— Слушай, не начинай от Адама и Евы. Речь идет вовсе не о тебе. Эти двое, это те самые, что напали на тебя и отняли оружие?

Паренек сглотнул, явно медля с ответом.

— Да, — пробормотал он после некоторого молчания. «Он лжет, — возмутился про себя Джонни, — как можно так лгать!» От волнения он даже опустил руки, которые до этого все время держал за головой.

— А случайно, ты не ошибаешься?

— Нет, шарфюрер, — ответил Грилле, придав своему лицу решительное выражение.

— И

что же они сделали с твоим оружием?

— Прошу прощения, шарфюрер, — поспешил Грилле, — не оба, а только этот. — Он кивнул в сторону Густава, не поднимая на него глаз. — Мальчуган тут ни при чем.

— Не топчись вокруг да около, говори прямо!

Грилле вытянулся по стойке «смирно».

— Этот солдат, — заговорил он быстро и таким тоном, каким сообщают срочные донесения, — этот предатель родины вероломно отнял у меня оружие, когда я пробирался на новый участок обороны, сломал его и выбросил в колодец. Кроме того… — Паренек снова сглотнул. — Да, кроме того, у меня такое впечатление, что он разложившийся элемент и оставил свое подразделение без приказа.

— Ты все слышал, краевед? — обратился старший из эсэсовцев к Густаву. — Дезертирство, разоружение военнослужащего, уничтожение армейского имущества и так далее. Честное слово, я опасаюсь за твое будущее…

Солдат стоял неподвижно, как колонна, держа руки за головой и глядя прямо перед собой. Он молчал.

— Но… — начал было Джонни, решив объяснить, что оружие у Грилле забрал он и что ему, собственно, даже не было нужды отбирать у того автомат силой, так как они мирно сидели все вместе и ели…

— Молчи, — оборвал его молодой шарфюрер, — а не то!.. — И он погрозил Джонни кулаком.

Джонни испугался и отступил на шаг назад.

— Ну что? — обратился шарфюрер к старшему эсэсовцу и кивнул в сторону леса. — Может, сразу?

Тот снова скорчил гримасу, отчего лицо его страшно сморщилось.

Но тут в разговор вмешался Грилле. Он поспешно обратился к старшему эсэсовцу:

— Позвольте мне внести предложение, обершарфюрер!..

Тот сделал шаг навстречу:

— Ну говори!

— Я бы не стал торопиться с этим. — Грилле сделал легкое движение головой в сторону Джонни. — Я бы немножко подождал на этот раз.

— Для чего нам этот сопляк? — недовольно спросил более молодой.

Грилле сделал обиженное лицо.

— Член гитлерюгенда не может быть сопляком. Кроме того, я командир роты и, следовательно, могу быть взят в вермахт в качестве ефрейтора!

— Ладно, — кивнул старший эсэсовец, — что же ты нам посоветуешь?

— Я думаю, — горячо продолжал паренек, кивнув в сторону Густава, — что он много дней болтался между нами и русскими. Может быть, он больше, чем предатель, возможно, он шпион?

— Предатель ли, шпион ли — теперь уж все равно, — недовольно проворчал шарфюрер, — по нашим следам уже идут русские.

Грилле задумчиво покачал головой и поднял свое хитрое лицо.

— Не знаю, — сказал он, — может, у него что-то есть в запасе. Было бы интересно узнать, кто он такой и зачем послан. Я бы отправил его в вышестоящий штаб.

— Поблизости ничего подобного нет и в помине.

— Ну, мое дело предложить, — заметил Грилле, — но, может быть, предоставить решение вопроса старшему по званию…