Джонни Бахман возвращается домой

Зенкбейль Гейнц

— Да, — ответил Джонни.

— Но ведь с тобой могло что-нибудь случиться!

Мальчик втайне радовался, что девушка беспокоилась за него.

— На баррикаде больше ничего не случилось. Когда я наконец удрал, чтобы разыскать свою мать, попал в бой. Да, а сегодня утром я натолкнулся на лазарет. Но это вообще больше даже не лазарет. Дом умирающих, дом умерших, могу я тебе сказать…

— Минуточку, — прервала его Ганка, — опять этот лазарет. Он немецкий, что ли?

— Да, — ответил Джонни. — Я думал, что мать моя там работает. Я не нашел ее. Возможно, она там и не была, Но этот лазарет просто не

выходит у меня из головы. Вот почему я так обрадовался, встретив тебя… Нет, не только поэтому, — поправился он, заметив удивленный взгляд девушки, — не только поэтому. Я очень рад, что снова нашел тебя. Но пока мы здесь сидим и болтаем, может произойти ужасное!

— И чего ты хочешь от меня? — холодно спросила Ганка.

Мальчик робко сказал:

— Пожалуй, ты можешь мне помочь.

— Что ты под этим подразумеваешь?

— Но ты же теперь санитарка.

— Да. Санитарка, но не врач! Там, где ты был, нужны непременно врачи, хирурги. И операционные сестры, понял?

Джонни утвердительно кивнул.

— И медикаменты, перевязочный материал, продовольствие.

— Да, но откуда ты знаешь?..

— Для этого не нужно особого ума. Но, — она сделала раздраженный жест рукой, — где теперь найти врачей, сестер и все остальное? Кроме того, наши солдаты, вынужденные сражаться, к сожалению, не неуязвимы.

— Жаль, — пробормотал Джонни, — а я ждал от тебя помощи.

Ганка встала, поправила свою темно-синюю юбку. При этом она выглядела немного рассеянной.

Справа от них находился пешеходный мостик через реку. Солдаты, взобравшись на него, разрезали длинными специальными ножницами спутанную колючую проволоку.

— Помогать, всего только помогать, — недовольно проворчала девушка. — Как будто Красная Армия и мои польские товарищи пришли сюда для того, чтобы помогать немцам. Думаешь, для этого они прошли больше тысячи километров?

Мальчуган тоже поспешил встать.

— Более пяти лет фашисты бесчинствовали на моей родине, — приговаривала Ганка, и лицо ее мрачнело. — А сколько чудовищных преступлений они совершили в Советском Союзе. Чего только они ни делали с людьми! Мы же не благотворительная община! — вдруг грубо набросилась она на мальчугана. — Уничтожить фашизм — вот зачем мы сюда пришли! — Она сжала руки в кулаки. — Ах, как я ненавижу, как ненавижу, ненавижу!

Джонни даже испугался.

«Что случилось с Ганкой?» Лицо девушки исказилось. Слезы набегали ей на глаза. Собака, что грелась в пыли на солнце, подошла, виляя хвостом. «Скажи, Трехногий, что это с ней?»

Ганка высморкалась и продолжала дальше с рассудительной интонацией.

— Когда еще в феврале мы лежали целую неделю на том берегу Одера, то многие говорили себе: там, по ту сторону, на другой стороне реки, должны же быть генералы и офицеры, которые хоть немного отдают себе отчет в том, что их ожидает, они сделают для себя кое-какие выводы. Теперь-то они должны понять, что их дело проиграно. Но вместо этого в апреле начались страшные бои у Зееловских высот, было много кровопролитных боев под Берлином… Потом, когда мы стояли у самого города, мы вновь спрашивали себя: «Неужели и теперь кое у кого из гитлеровцев не заговорит совесть? Они же должны знать, что значит вести бой в таком большом городе, где живут тысячи и тысячи людей». Но и на этот раз ничего

нового! Нам приходилось отвоевывать улицу за улицей. Кровь, повсюду лилась кровь. Прежде всего наша кровь! Потому что фашисты сидели в хорошо укрепленных домах и бункерах, за руинами и за баррикадами. А теперь вот мы находимся в самом центре Берлина. Вчера советские солдаты штурмовали рейхстаг. Наверху, на его куполе, уже развевается красный флаг. А Гитлер? Ты слышал что-нибудь о нем?

— Да, — ответил Джонни, — сегодня рано утром…

Девушка сделала рукой нервное движение.

— Война могла бы уже кончиться, но, как видишь, гитлеровцы все еще сопротивляются. — Она показала на группу советских солдат. — Сегодня после обеда, возможно через несколько часов, они вновь должны идти в бой. Никто из них не хочет умирать, но они идут. Фашисты будут стрелять в них отовсюду: с крыш домов, из засады. Теперь чаще всего они стреляют из засады. Сколько моих товарищей останется завтра в живых? А мы должны помогать?..

— Ганка, пойми же меня, пожалуйста! — в голосе Джонни звучала мольба. — В том ужасном лазарете лежат многие из тех, кто ничего общего не имел с гитлеровцами. Я видел там пожилых людей, женщин, детей.

Девушка вытерла рукой глаза, надела каску. Затем она отряхнула юбку, расправила гимнастерку.

— Ах, ты, — проворчала она и отвернулась. — А ты, как я посмотрю, за это время стал упрямым. Подожди меня здесь. Сначала я должна поговорить с командиром нашей роты. Посмотреть, только посмотреть, — еще раз повторила она, — это я могу.

67

Возвращение в немецкий лазарет.

Советские солдаты уже помогают раненым.

Ганка распоряжается Джонни.

Джонни видел издалека, как Ганка разговаривала со старшим лейтенантом, который сидел на плите песчаника, развернув на коленях планшетку. Это был белокурый молодой человек лет двадцати. Недалеко от него на камне лежали каска, автомат и полевой бинокль. Вероятно, он только что писал донесение. Девушка стояла перед ним прямо, хотя и размахивала руками.

Наконец Ганка вернулась.

— Он дал мне полчаса, не больше. Это далеко отсюда?

— Самое большее десять минут.

— А вокруг? Все спокойно?

— По дороге я встречал только ваших солдат, — ответил Джонни.

Хотя девушка, казалось, осталась довольна таким ответом, тем не менее она передвинула свой автомат на грудь. Нельзя ничего знать заранее, выражало ее лицо. Когда она позвала Трехногого, тот, прежде чем подняться, лениво зевнул.

— Он уже устал бегать, — пояснила она мальчику. — Ну, давай веди!

Они шли той же самой дорогой, что и Джонни сюда.

Только танковой колонны уже и след простыл, на мостовой остались лишь светлые отметины от гусениц танков.

Внезапно девушка спросила:

— Что ты, собственно, собираешься делать, я имею в виду, пока ты еще не нашел свою мать?

— Мне не остается ничего другого, как дожидаться мира с моими друзьями на Нойруппинерштрассе или здесь. — Он рассказал девушке о своей весточке для матери, которую он оставил на стене их сгоревшего дома. — А ты уже успела побывать в Хеннингсдорфе? Что ты узнала за это время?