Джордано Бруно
Шрифт:
Внезапная смерть герцога Анжу и убийство в Нидерландах Вильгельма Оранского доставили Елизавете немало забот. Она опасалась усиления испанцев и поэтому еще усерднее обхаживала Генриха III. Королева, казалось, не знала, чем ему угодить, объявила, что пошлет во Францию Филиппа Сиднея, который вручит его величеству орден Подвязки. В эти дни Елизавета была подчеркнуто внимательна к Мовиссьеру, уверяла, что скоро позволит ему поехать в Шотландию и все уладить. Старый посол достаточно хорошо знал Елизавету. Она не скупилась на обещания, но никогда не торопилась их выполнять. От нее труднее было вытянуть самую малость золота, чем любое торжественное
Провести Мовиссьера Елизавете так и не удалось. Он по-прежнему считал, что интересы его страны требуют возобновления франко-шотландского альянса. Позиция короля была ему известна. Но политик в Мовиссьере победил придворного. Не страшась монаршей опалы, он продолжал отстаивать свое мнение.
Приемы во дворце отличались пышностью и великолепием. Елизавета страсть как любила производить впечатление драгоценными нарядами, торжественностью церемониала, своими учеными речами. Образованная королева беседует с иноземными послами на их родном языке!
Мовиссьер брал Бруно с собою во дворец. Тот был о Елизавете высокого мнения. Когда другие страны страдали от жестоких распрей, на берегах Темзы было спокойно. После волнений, свидетелем которых Бруно был на родине и во Франции, Англия представлялась ему страною мира и порядка. И он вне всякой меры восхвалял Елизавету.
По-настоящему английской жизни Бруно не знал. Он находился здесь давно, но, ушедший с головой в напряженную работу над своими книгами, языка не изучил, посольство покидал не особенно часто, общался с ограниченным кругом лиц, многое знал только со слов Мовиссьера и Флорио. Наблюдательность ему не изменила, он смеялся над аристократами и злословил по адресу ничтожных, но влиятельных выскочек. Однако и к «толпе» Бруно относился с явной неприязнью. Его злили «бездельники» на улицах, «деревенские лодыри, забросившие пашни», и грубияны, поносящие иностранцев. Он увидел только варварство и невоспитанность там, где была трагедия.
Народ бедствовал. Предприниматели, устроив крупные мануфактуры с сотнями наемных рабочих, обрекли ремесленников на разорение. Лендлорды, прельстившись высокими ценами на шерсть, взялись вовсю хозяйствовать. Крестьян сгоняли с земли. Господа захватывали общинные угодья и превращали их в пастбища для овец. Толпы нищих ходили по дорогам. «Овцы, – с горечью говаривали в Англии, – пожирают людей!» Королевские указы немилосердно преследовали «бродяг».
Из различных стран в Англию прибывали эмигранты. Среди них было много искусных мастеров, их охотно использовали в мануфактурах. Кое-кому было выгодно, чтобы именно в чужестранцах видели корень всех зол. Их-де засилье и привело к тому, что бедный люд вконец обнищал!
Тревожные вести о планах папы и Филиппа II совершить вторжение на английскую землю еще больше раздували эту неприязнь. Все паписты, разумеется, заодно! Хотя Бруно и называл французское посольство надежным убежищем, таким оно было далеко не всегда. Летом, несмотря на жару, нельзя было открывать окон. Среди жителей Мясницкого ряда ненависть к чужестранцам иногда проявлялась
Когда с чьей-то легкой руки поползли слухи, будто приверженцам Марии Стюарт, замышляющим убийство королевы, помогают французы, перед посольством стали появляться возбужденные люди. Они забрасывали стены грязью и выкрикивали оскорбления. А однажды в полночь толпа вооруженных мечами и самострелами людей окружила посольство. Они принялись швырять камни и стрелять из арбалетов по окнам. Высадив двери, вломились в дом, ранили двух слуг, выбили глаз мальчику, который воспитывался у Мовиссьера, переломали мебель. Больная жена посла чуть не умерла со страха.
На следующее утро Мовиссьер направил Флорио к Уолсингему с резким протестом. Франции нанесено неслыханное оскорбление. Людям из посольства опасно выходить на улицу, им угрожают побоями и смертью. Если виновных тотчас же не накажут, он будет вынужден покинуть Англию.
Уолсингем приказал заточить в тюрьму нескольких смутьянов. Посвящать Бруно во все подробности ночного нападения Мовиссьер не счел нужным. Один из главных зачинщиков, служитель королевских конюшен, находился под началом Фулка Гривелла.
«Если бы я, – писал Бруно, – владел плугом, пас стадо, обрабатывал сад или чинил одежду, то никто не обращал бы на меня внимания, немногие наблюдали бы за мной, редко кто упрекал бы меня, и я легко мог бы угодить всем. Но я измеряю поле природы, стараюсь пасти души, мечтаю обработать ум и исследую навыки интеллекта – вот почему кто на меня смотрит, тот угрожает мне, кто наблюдает за мной – нападает на меня, кто догоняет – кусает меня, кто меня хватает – пожирает меня, и это не один или немногие, но многие и почти все».
Начальные строки вступительного письма, которым Бруно посвящал Мовиссьеру свою работу «О бесконечности, вселенной и мирах», были проникнуты чувством горечи. В Англии, как и в других странах, благородные побуждения Ноланца лишь создавали ему врагов. Чем настойчивее он отстаивал свои взгляды, тем резче на него нападали. Выход в свет диалогов «О причине, начале и едином» вовсе не способствовал тому, чтобы улеглась буря, вызванная «Пиром на пепле». Они только подлили масла в огонь. Ноланец продолжает упрямо защищать свои идеи! В погоне за славой софист-искуситель, опрокидывая здравые мысли, распространяет заблуждения. Он стремится отвратить людей от истинной веры и основать собственную секту поклонников ноланской философии. Его писания, плоды беспокойного ума – злейшее орудие разврата!
Враждебное отношение лишь закаляло его упорство. Ноланец знал, что того, кто в этом мире кровавых суеверий проповедует религию разума, ждут не лавры, а скорее казнь. Обращаясь к Мовиссьеру, писал, что любовь к истине помогает преодолевать любые трудности: в узах он свободен, доволен в муках, богат в нужде. Поэтому он не сворачивает с трудного пути и не отступает перед неприятелем.
Новые диалоги были посвящены важнейшим разделам ноланской философии, учению о бесконечности вселенной и множественности миров. Раньше, уславливаясь с Фулком Гривеллом о диспуте, который был описан в «Пире на пепле», Джордано обещал разбить оппонентов, исходя из их собственных принципов. Аргументацию перипатетиков он находил неубедительной и брался показать, что, рассуждая о вселенной, Аристотель защищал принципы, противные принципам природы.