Джош
Шрифт:
Биллу некуда податься: впереди него - их собственный забор, за спиной забор мисс Клары Плаумен. Да и поздно теперь, назад хода нет.
– Ну что ж ты, О'Коннор? Ты же говорил, что отлупишь меня! Вот тебе и верный случай. Проще простого. Вон сколько у тебя тут помощников.
Джош в позе боксера, сжатые кулаки перед грудью. Билл, без кровинки в лице, начинает наступать. Из проулков по тропкам отовсюду с криками сбегаются мальчишки в белой спортивной форме. Рекс испуганно выскакивает у Билла под боком:
– Билл, что ты? Не смей!
Распахиваются калитки, гудит автомобиль, дребезжат
– А ну, марш с дороги, ребятня! Проезд загородили.
Билл начинает разрастаться на глазах у Джоша, становится выше, больше так ему вдруг представилось со страху в последнюю минуту, но он все равно бросается на него очертя голову, яростно колотя кулаками и чувствуя, что Биллу это как с гуся вода. Джош даже и не думал, что он такой каменный. Его сколько ни бей, только себе же больнее, а Билл в ответ ударяет как кувалдой, и Джош не умеет загородиться от его ударов. Билл наступает, теснит его к канаве, Джош оступился - и летит навзничь прямо на дно. Билл стоит высоко над ним, морщится и трет ладонью кулак.
– Вставай, Плаумен.
Ребята опасливо толпятся в отдалении, ряды ног и лиц, одно - будто бы Бетси, четкое, как на черно-белой фотографии, другое - может быть, тетикларино, и вроде бы она плачет. Все это увидено за одно мгновение.
Джош упрямо подымается, ребра у него болят, в голове какой-то шум, словно паровоз едет, и ноги почему-то плохо держат, и под оглушительный хохот ребят новый удар в плечо опять валит его в канаву.
– Вставай, Плаумен.
Он не может. Булавки впились ему в бока, больно дышать, штаны съехали до колен, и подтянуть их невозможно. Джош повергнут в канаву - как Билл сказал, так и вышло.
Закрыть глаза на все это - ничего не видеть, не слышать, не знать. Унижен. Уничтожен. Несколько секунд - и все кончено. Втоптан в грязь.
Чьи-то руки у него под мышками; он не сопротивляется - не все ли равно? Тянут, ставят его на ноги. Он снова ждет удара, пытается прикрыться, съеживается. Но кто-то поддергивает ему штаны и говорит мужским голосом:
– Не пострадал, парень?
Джош висит на руках у мужчины, но трясет головой. Он и сам точно не знает, пострадал он или нет. Он заставляет себя встать на ноги, хотя лучше бы провалиться сквозь землю. Заставляет себя держать штаны у пояса. Наверно, у него глаза подбиты, или сломаны ребра, или нос в крови; наверно, он теперь никогда уже не сможет перейти улицу с поднятой головой. Ничего не вышло, тетя Клара: физические методы - это не для меня.
– Билл, - говорит мужской голос.
– Поединок был не равный. Ты старше и на добрых сорок фунтов тяжелее.
– Не я начал, мистер Коттон.
– Я знаю, слышал, как он тебя донимал. Вся улица слышала. Но все-таки драться с тем, кто слабее? Не велика честь от такой победы, Билл. Ты обязан был ограничиться первым ударом. А ты, юный Плаумен, вини себя. Надо смотреть, с кем задираться, чтобы противник был по плечу.
Джош стоит понурившись, он бы рад держать голову прямо, но она не поднимается. Кто этот человек, он не знает, но имя откуда-то ему знакомо. Нельзя ли по ногам узнать тех, кто столпился вокруг? Тети Клары, оказывается, здесь нет. Странно, ведь он как будто бы видел ее лицо.
– Ты почему
Голос не сердитый, но твердый, властный. Джош в ответ молчит. Ему бы голову удержать прямо. Ему бы угадать, которые тут ноги принадлежат Бетси. И вытащить булавку, впившуюся в бок. Ему бы как-нибудь очухаться, прийти в себя. Ему бы впору под землю провалиться от такого позора.
– Ты уж не плачешь ли, паренек?
С вызовом:
– Нет!
– Тогда гляди бодрей.
И тут вдруг Джош вспомнил: ну конечно, Коттон, учитель, который не поставил Лоре заслуженную отметку. Он сразу вскинул голову, готовый увидеть перед собой чудовище, заранее испытывая к нему неприязнь, чуть ли не ненависть. Рядом с ним стоял симпатичный человек, с виду лет шестидесяти, седой и немного сутулый. В белом костюме, сверху черный блестящий плащ, на голове шляпа с мягкими колышущимися полями, а глаза светло-карие, спокойные, смотрят прямо на тебя. Не за что такого ненавидеть, даже если он и не поставил Лоре заслуженную отметку, когда ей было одиннадцать лет. Мужчина приподнял Джошу подбородок, оглядел его лицо.
– Пара-тройка синяков. Ничего серьезного. Ты крепче, чем кажешься.
– Я могу выдержать трепку, если необходимо, сэр.
– А эта ссадина у тебя откуда?
– Это я вчера упал.
– Дрался?
– Нет, сэр. У меня нет привычки драться.
– По тому, как ты сейчас задирался, я бы подумал, что есть. Удивительно. Билла винить не в чем. Тебе придется перед ним извиниться.
Тети Клары здесь нет, и Бетси нет, одни только взрослые незнакомые люди, и Билл, и его мать. Билл как будто смущен, а у его матери такой страдающий вид, словно ее сына застигли за святотатством. Она держит его за локоть и что-то сердито шепчет на ухо, губы ее выговаривают волшебное слово: "Плаумен". Джошу вдруг все это опротивело, осточертело, и он, ковыляя, переходит улицу, придерживая падающие штаны. Ребра у него саднят, и в бока впиваются булавки. Его настигают шаги, твердая рука ложится на плечо.
– Куда это ты?
Джош пробует вырваться, но у симпатичного мистера Коттона рука большая и сильная.
– К тете, мистер Коттон. Больше мне вроде бы некуда.
– Хочешь ее расстроить?
– Я никого не хочу расстраивать, но, по-моему, у меня нет другого выхода. Будьте добры, отпустите меня, сэр.
Миссис О'Коннор тоже загородила ему дорогу.
– Не уходи, Джош. А крикет-то как же?
– А что крикет?
– Но ведь ты должен играть.
– : Я не умею играть в крикет, миссис О'Коннор. И не хочу.
– Значит, ты хочешь им уступить?
– Не понимаю, о чем вы, миссис О'Коннор.
– Ну как не понимаешь, Джош? Вы говорите, донимал, мистер Коттон? Вот кого донимали, надо признаться, как это ни стыдно. Такое обращение, да еще с Плауменом!
Джош высвободил плечо и, закусив губы, решительно уходит от этого спора, открывает калитку, пятнадцать ступеней вниз, и он на пороге.
Тетя Клара ждет его. Так и есть, она все видела, у нее и сейчас на глазах слезы.
– Я не думала, что так получится, Джош. Я не этого от тебя хотела. Надо было действовать иначе.