Джош
Шрифт:
– А как тут можно было действовать, если у тебя штаны падают?
– Ох, Джош...
– Ладно, тетя Клара. Что сделано, того не воротишь. Она впустила его в дом и плотно прикрыла дверь.
30
Джош сидит на краешке своей дурацкой кровати. Если люстра с висюльками обрушится сейчас, звеня, ему на голову, он не удивится. Ничуть. А что? Остальное-то все, что могло, ведь уже случилось. Свезут его тогда на кладбище, и все будут пировать на поминках, а на могильной плите выбьют такую надпись:
Здесь лежит Джош Плаумен
Неудачник
Он
что из этого вышло
Белые брюки бесславно валяются посреди ковра - отброшенные ударом ноги и вдобавок еще затоптанные, - а он опять наедине с прадедушкой при всех регалиях, только разговоров они больше не ведут. Джош ничего не может сказать своему прадеду, слишком безучастное у того лицо. Строго говоря, Джош, проблемы такого рода не обсуждают со своими предками.
Так он и сидит, примостившись на самом краю кровати, и все тело у него болит, словно машиной перееханное. Сидит и потирает ссадины, и поглаживает ушибы, и медленно умирает от унижения. Уезжай домой, Джош. Сложи чемодан и беги. Правильно тебя мама предупреждала. Уезжай на попутных, иди пешком, ползи на четвереньках, только, бога ради, отправляйся прямо сейчас, даже если поезда не будет до утра.
Стучат в парадную дверь, точно в стену гробницы, звонок, наверно, прозвучал бы недостаточно похоронно. Опять какие-нибудь неприятности, Джош. Он второпях одевается, прикидывая попутно, не спрятаться ли под кровать или в шкаф или, может быть, выпрыгнуть в окно.
Заговорщицкие голоса в коридоре, приближаются, остановились за дверью. Мужские голоса. И женские. Кажется, что целое сборище. Рабочая депутация.
– Джош. С тобой хочет поговорить мистер Коттон.
– Мне нечего сказать ни мистеру Коттону и никому другому.
Тетя Клара плауменовским голосом:
– Открой дверь, пожалуйста. Запираться от людей - это ничему не поможет.
– А мне ничего и не надо.
– Мы с тобой не согласны. Отопри.
Он нехотя поворачивает ключ, словно делает шаг навстречу нацеленным на него ружьям, которые сейчас разразятся беглым огнем.
– Открыто!
– Этого недостаточно. Выйди в коридор.
– Ей-богу, тетя Клара, неужели мало было неприятностей?
– Неприятностей с избытком, но давай попробуем, может быть, еще удастся все уладить.
Джош осторожно выглядывает за дверь, ожидая увидеть полный коридор народу. А их всего двое. Он сразу же мысленно дает себе слово держаться спокойно и неколебимо. Больше у него ни перед кем не осталось никаких обязательств - только перед Джошем Плауменом. На тетю Клару он устремляет холодный, каменный взгляд, который обычно пускает в дело только во время самых острых внутрисемейных несогласий.
– Мистер Коттон и руководитель команды из Кроксли - судьи на предстоящем матче. Они посовещались и объявляют, что готовы допустить тебя к игре в аккуратном костюме любого цвета.
Ну вот. Он так и знал.
– Я не буду играть.
– Если ты не будешь, Джош, тогда и Биллу
– Это его печаль. Надо было раньше думать. Учитель говорит:
– Миссис О'Коннор твердо решила, и все ее поддерживают: покуда вы не пожмете друг другу руки, никакого крикета не будет.
Джош изо всех сил старается не всхлипнуть.
– Это несправедливо по отношению к остальным.
– Вот именно.
– Но вина не моя. Я тут ни при чем.
– Напротив, юноша, очень даже при чем.
– Совершенно ни при чем. Это мелочная школьная логика. Я думал, школа сейчас на каникулах.
– Джош!
– возмущается тетя Клара.
– Это безобразие. Не смей грубить.
– Я и не грублю, тетя Клара. Я говорю правду. Вы разве хотите, чтобы я стал лжецом? Учитель, кашлянув:
– Позвольте мне, мисс Плаумен. Он рассуждает здраво. Мы не будем навязывать тебе школьную логику, как ты выражаешься. Пойми меня правильно. Может быть, она действительно мелочная, а может быть, просто товарищеская. Инициатива эта идет не от судей, а от игроков. Решено, что если ты не выйдешь на поле, то Билл тоже не будет играть, тогда матч вообще не состоится и команда из Кроксли уедет домой ни с чем. А у меня в школе, к твоему сведению, юный Плаумен, такое положение никогда бы не возникло. Я бы просто выставил вас двоих и начал игру с остальными.
– Это шантаж.
– Странное выражение, юноша.
– Они пытаются загнать меня в ловушку. И рукопожатия тут ни при чем. Я-то знаю. Они хотят изобразить дело так, будто это я во всем виноват, заставить меня выйти на поле, а когда я выйду, будут бить не по воротцам, а по вашему покорному слуге!
– Джош!
– негодует тетя Клара.
– Что за ужасные вещи ты говоришь!
– Это правда.
– Весьма маловероятный вариант, юноша. Судьи такого никогда не допустят.
– Судьи ничего не заметят.
– Уверяю тебя. Нельзя выиграть крикетный матч, если метить в полевого игрока. Тебе что, угрожали этим?
– Я не ябедничаю, мистер Коттон, но только пусть я лучше в жизни больше на крикетное поле не выйду, а с вашими ребятами играть не буду. Так им и передайте. Скажите, чтобы поискали другого дурака.
– Джош!
– Я говорю что есть, тетя Клара.
– Ты не умеешь с достоинством проигрывать.
– Дело тут не в проигрыше, тетя Клара.
– Но может быть, в справедливости, как ты считаешь?
– Вот именно, мистер Коттон. Вы совершенно правы.
Учитель качает головой.
– Ты неправильно меня понял. Я говорю о справедливости с твоей стороны по отношению к остальным ребятам. О том, что надо бы кое-что простить и забыть. Это вполне порядочные мальчики. Мне неприятно слышать, когда о них говорят в таком тоне. Сегодня у них знаменательный день. Крикетные матчи происходят у нас ежегодно вот уже полстолетия, и от тебя зависит, состоится он на этот раз или нет.
– Вы сами, мистер Коттон, конечно, всегда соблюдаете справедливость?