Джойленд
Шрифт:
— Моя хозяйка говорит, что он проповедник.
— Так и есть. Бадди Росс, человек в белом костюме и с роскошной сединой. Выглядит как постаревший «Человек „Глэд“» из рекламы. [25] Мега-церковь, эфиры на радио, теперь еще и телевидение. За кулисами — редкостный засранец с парочкой положительных черт.
Она приготовила две чашки кофе.
— Но точно так же можно сказать о любом из нас, верно?
— Говоришь так, словно сожалеешь о чем-то, — не самое тактичное замечание, но мы, кажется, уже были достаточно близки для
25
Glad — американская компания по производству мешков для мусора и пластиковых контейнеров; человек «Глэд» — герой рекламных роликов этой компании, седовласый спаситель семейного очага, приходящий на помощь в конфликтных ситуациях.
Она взяла кофе и села напротив меня.
— Как поется в старой песенке, есть немного. Но Майк — чудесный мальчик, и, надо отдать отцу должное, он нас поддерживает — чтобы я могла не работать и полностью посвятить себя сыну. Думаю, такая любовь лучше, чем никакая. Сегодня я приняла решение. Думаю, это случилось, когда ты нацепил на себя этот смешной костюм и танцевал свой смешной танец. Когда смотрела, как Майк смеется.
— Расскажи.
— Я решила дать отцу то, чего он хочет — пригласить его обратно в жизнь Майка, пока не стало слишком поздно. Он говорил ужасные вещи — что господь наказал меня за грехи болезнью сына, например, но я решила оставить это позади. Ждать извинений мне бы пришлось очень долго… потому что в глубине души он до сих пор так считает.
— Извини.
Она пожала плечами, как будто это не имело значения.
— Я ошибалась, когда не хотела отпускать Майка в Джойленд, и цепляться за старые обиды — «ты мне, я — тебе» — тоже было ошибкой. Мой сын — не предмет торгов. Как ты думаешь, Дев, в тридцать один год еще не поздно взрослеть?
— Спросишь, когда я туда доберусь.
Она засмеялась.
— Туше! Извини, я на минутку.
Вернулась она через пять. Я сидел на кухне, потягивая кофе. Когда Энни вошла, свитер она держала в правой руке. Ее живот был смуглым от загара, а бледно-голубой лифчик почти совпадал по цвету с выцветшими джинсами.
— Майк заснул, — сказала она. — Пойдешь со мной наверх, Девин?
Спальня была большой, но какой-то пустой, словно даже спустя долгие месяцы вещи в ней не были полностью распакованы. Энни повернулась и обвила руками мне шею. Ее широко распахнутые глаза были совершенно спокойными. Улыбка коснулась кончиков губ, оставив на щеках небольшие ямочки.
— «Ты способен на большее, представься тебе такая возможность». Помнишь эти мои слова?
— Да.
— Я не ошиблась?
Ее губы были сладкими и влажными. Я чувствовал на вкус ее дыхание.
Она чуть отстранилась и произнесла:
— Это случится лишь раз. Ты же понимаешь?
Не хотелось, но понимал.
— Только если это не… ну…
Теперь она улыбалась по-настоящему. Почти смеялась. В полутьме я видел ее зубы и ямочки на щеках.
— Только если это не трах в знак благодарности? Поверь, это не так. Последний раз, когда у меня был парень твоего возраста,
Она взяла мою руку и положила на шелковую чашечку бюстгальтера. Я ощутил мягкое, мерное биение ее сердца.
— Должно быть, не все, связанное с отцом осталось в прошлом, потому что сейчас я чувствую себя удивительно распутной.
Мы снова поцеловались. Ее руки опустились к моему поясу и расстегнули пряжку ремня. С тихим скрипом разошлась «молния», и рука Энни скользнула по твердому выступу на шортах. Я выдохнул.
— Дев?
— Что?
— Ты когда-нибудь занимался этим раньше? И даже не пытайся мне лгать.
— Нет.
— Она что, совсем дурой была? Та твоя девушка?
— Наверное, мы оба были дураками.
Она улыбнулась, запустила холодную руку в шорты и сжала меня. Эта уверенная хватка, вкупе с нежно поглаживающим плоть большим пальцем, превращала все попытки Венди ублажить бойфренда в жалкую пародию.
— Значит, ты девственник.
— Виноват.
— Ну и хорошо.
Одним разом, к счастью, дело не ограничилось, потому что сначала я смог продержаться лишь восемь секунд. В лучшем случае девять. Я вошел в нее — да, смог дотерпеть — но на этом все и закончилось. Наверное, лишь раз в жизни я смущался сильнее — когда знатно пернул на исповеди в Лагере молодых методистов — да и то не уверен.
— О боже, — сказал я и прикрыл глаза рукой.
Она засмеялась, но ничего обидного в этом смехе не было.
— В некотором роде ты мне польстил. Попробуй расслабиться. Я спущусь вниз и еще раз проверю, как там Майк. Не хочу, чтобы он застал меня в постели с Гови, Псом-Симпатягой.
— Очень смешно. — Кажется, покрасней я еще сильнее, то просто бы вспыхнул.
— Думаю, ты будешь готов к моему возвращению — одна из приятных сторон жизни в двадцать один год, Дев. Если бы тебе было семнадцать, ты, наверное, был бы готов уже сейчас.
Энни вернулась с двумя бутылками содовой в ведерке со льдом, но едва она выскользнула из своего халата и предстала передо мной обнаженной, о содовой я думал меньше всего. Во второй раз все прошло более удачно: я продержался минуты четыре. Затем она начала мягко постанывать, и я не сдержался. Но какими же были эти четыре минуты!
Мы дремали. Голова Энни лежала на моем плече.
— Все хорошо? — спросила она.
— Поверить не могу, как хорошо.
Лица ее я не видел, но почувствовал, что она улыбается.
— После стольких лет эта спальня, наконец, используется не только для сна.
— Твой отец вообще жил тут?
— Недолго. Я вообще начала возвращаться сюда лишь потому, что Майку здесь нравится. Иногда я готова признать, что он практически наверняка умрет, но чаще всего отказываюсь в это верить. Просто отворачиваюсь. Договариваюсь с собой: «Если он не поедет в Джойленд, то не умрет. Если я не помирюсь с отцом, чтобы тот смог приезжать и навещать внука, он не умрет. Если мы просто останемся здесь, он не умрет». Пару недель назад, когда мне пришлось впервые в этом сезоне надеть на него пальто для прогулки по пляжу, я заплакала. Когда Майк спросил, что случилось, я ответила: женские дни. Он знает, что это такое.