Джульетта без имени
Шрифт:
Детишки скавенов, на взгляд Востока, были довольно забавны и безопасны. Пока что безопасны. Но что будет, когда из них вырастут зрелые, матерые мутанты? Насколько серьезно мутация продвинется дальше и насколько изменит скавенов не только внешне, но и внутренне? Не только физически, но и морально? И... чем это может обернуться для человеческой — или, как тут выражались, «чистой» — части Метро?
В отличие от детей, взрослые жители станции удивления при виде человека не испытывали. А выражаемые ими эмоции были и вовсе далеки от положительных. На пленников, которых тащили куда-то в другой конец станции крепкие парни из охраны, со всех сторон летели взгляды и выкрики, полные гнева, ненависти
Основная часть ненависти бибиревцев обрушилась на «подлую предательницу». Бедняжка едва успевала закрываться от сыпавшихся на нее, несмотря на все старания пытавшегося хоть как-то прикрыть ее своим телом Востока и усилия охранников, ударов. Эпитеты, которыми ее награждали соплеменники, не оставляли никаких сомнений в самом драматичном для нее исходе дела —если вдруг толпа преодолеет заслон конвоя.
К счастью для Крыси и Востока, охранники хорошо знали свое дело. Изрядно потрепанных, но почти невредимых (если не считать нескольких синяков, ссадин и царапин) пленников притащили на северный конец станции и втолкнули в крошечную подсобку под лестницей, служившую, видимо, камерой для преступников. Отрезая арестантов от звуков внешнего мира и всех возможных путей спасения, с грохотом захлопнулась железная дверь. Лязгнул замок, и наступила тишина.
Восток огляделся. В камере царил полумрак. Единственный источник скудного освещения — тусклая лампочка ватт эдак на двадцать пять, торчала из стены над дверью и больше сгущала темноту, чем рассеивала.
На полу камеры валялся тощий драный тюфяк, переживший, наверное, не одну смену арестантов. Больше в темнице не было никакой обстановки. Даже полагавшейся в таких случаях так называемой «параши».
«Гм... До ветру они нас что, выводить будут? — некстати пришла мысль в голову Востока. — Вот ведь уроды, хоть бы ведро какое поставили! А еще лучше бы Крыську отдельно заперли, зачем ей такие трудности? В одной-то камере с мужиком...»
Послышался шорох. Восток резко развернулся, но подхватить падающую на пол скавенку не успел. Да и не смог бы — руки были по-прежнему скованы за спиной и уже начинали неметь.
Крыся с горестным стоном бессильно осела на пол прямо там, где стояла. Скорчилась, закрыла голову руками (в отличие от человека, ей руки сковали перед собой) и затряслась в отчаянном плаче. Видимо, чаша ее выдержки переполнилась.
— Ну почему, почему они такие... злые? — расслышал сталкер сквозь ее судорожные всхлипывания. — Еще недавно они были... добры ко мне... Но ведь я никого не предавала... Я только... хотела помочь тебе... За что они... так?..
Восток смотрел, как бьет, скручивает худенькое тело его подруги по несчастью затмевающее рассудок горе и осознание непоправимой вины перед соплеменниками. Надо было что-то сказать ей, утешить, но... не умел он утешать плачущих женщин. Это они проходили еще там, в библиотеке.
Однако он видел, что если промедлит — девушке станет совсем худо. Она была сейчас одинока перед лицом обрушившейся на нее беды. Еще немного — и черный поток захлестнет ее с головой, закрутит, унесет...
Восток приблизился и опустился на колени рядом со скавенкой. Склонился, коснулся ее плечом. Девушка вздрогнула.
— Если хочешь — можешь меня поколотить, — стараясь быть спокойным, сказал сталкер. — Потому
Колотить услужливо подставленную сталкерскую грудь крысишка не стала. Вместо этого она всхлипнула совсем уж душераздирающе и... уткнулась в эту самую грудь, крепко обхватив Востока за шею скованными руками.
И разрыдалась с новой силой.
Восток вздрогнул. Не то чтобы он в своей жизни после катастрофы совсем избегал женщин — нет, монахом сталкер не был. Но будучи верным памяти той, что когда-то сгинула в ревущем ядерном хаосе, старался контакты со слабым полом свести к минимуму. В особенности всякие там «невинные» обнимашки, как правило, вызывавшие в нем невеселые, а порой и горькие воспоминания. До сих пор.
А теперь он оказался в объятиях прижимающейся к нему девушки — перепуганной, плачущей и явно надеющейся на его защиту и покровительство. И ко всему прочему эта девушка еще и не человек!
Ксенофобом или расистом Восток тоже не был, но его все-таки слегка передернуло от чрезмерной близости мутантки.
Как ни была убита горем Крыся — она почувствовала это. Сразу же отстранилась, съежилась и подняла на сталкера бледное, залитое слезами лицо.
— Тебе неприятно?.. Я... настолько... омерзительна?.. Прости... Я забыла, что вы, люди, не любите мутантов... Прости...
И она сделала попытку отползти в дальний угол, чтобы совсем уж скрыться с глаз сокамерника, не напоминать о себе, исчезнуть...
Восток мысленно врезал себе по уху. В конце концов, эта девочка не виновата в том, что он никак не может отделаться от присущей людям инстинктивной неприязни к тем, кто отличался от них. А ей он — как ни крути — обязан жизнью, по крайней мере, трижды. И сейчас, если он оставит ее без своей поддержки...
Умирать с таким грузом на совести сталкер не хотел. А в том, что их обоих казнят, причем очень скоро, он ничуть не сомневался.
— Крыся, постой! — окликнул он ее. — Не надо унижаться и прятаться. Ты не омерзительна, нет. Просто... а, черт, как бы так объяснить?.. Люди веками опасались и сторонились тех, кто не походил на них. И это уже так крепко вошло в плоть и кровь, что даже сейчас нам трудно избавиться от... негативных ощущений, когда рядом находится... чужак. Пусть даже сейчас это — всего лишь тень прежних инстинктов. Прости, пожалуйста. Я ничего не имею против того, что ты рядом со мной. Пусть даже мы и... разные. И ты вовсе не противна мне. Но... видишь ли... — Восток замялся, но потом мысленно махнул рукой, решив сказать правду: — Когда-то у меня была любимая девушка. Еще до Удара. Она погибла, не успев добежать до убежища. Я не смог помочь ей, поскольку находился в это время на другом конце Москвы. До сих пор не могу простить себе этого, хотя умом и понимаю, что в любом случае ничего бы не смог сделать, — слишком далеко мы были друг от друга в тот час... Я потом искал ее, искал на всех станциях, в надежде что ей удалось спастись... — Восток хмуро покачал головой. — Но чуда не случилось.
Крыся глядела на него во все глаза и даже перестала плакать. Но на лице ее все еще было горестное выражение, а губы дрожали.
— А когда ты меня обняла... — чувствуя неловкость от собственной непривычной откровенности, продолжил Восток, — то напомнила о ней — о той, которую я потерял. С тех пор, как это случилось, я старался не сближаться ни с одной девушкой или женщиной, не допускать их близко к себе... Чтобы не вспоминать... И вот сейчас... Признаться, это было для меня крайне неожиданно. Но я не хотел тебя обижать. Честное слово!