Джульетта без имени

Живова Татьяна

Восток же думал о том, какой непредсказуемой порой бывает человеческая судьба. Он шел на север Москвы, чтобы изловить и притащить научникам мутанта-крысюка, получить за него солидный гонорар и зажить припеваючи на какой-нибудь тихой станции. А вышло... Вышло, что здесь он неожиданно для себя нашел... друга. В лице этого самого мутанта!

Ни на Семёновской, ни на какой-либо другой станции людской части Метро Восток не мог назвать ни одного человека, с которым бы его связывала дружба. Были коллеги, были приятели разной степени близости и знакомцы разной степени шапочности... А вот друга — в самом полном и истинном смысле этого слова — до сих пор как-то не появилось. И хотя не был Восток ни сторонящимся

общества нелюдимом, ни каким-нибудь подлецом-негодяем, от которого общество бы само шарахалось... а вот как-то до сих пор не срасталось у него с дружбой. Жизнь в подземелье и опасная профессия сталкера вносили свои коррективы в привычные понятия, о которых там, наверху, до Удара, многие как-то даже и не задумывались всерьез, легкомысленно бросаясь ими направо и налево. Друг в Метро или друг в какой-нибудь интернетной соцсети, которого ты даже ни разу «живьем» не видел, а только и знаешь про него, что у него в друзьях — один-два таких же твоих «друга», про которых ты также знаешь либо крайне мало, либо вообще ничего?

Есть разница?

Огромная.

Вот только пришла к нему эта дружба слишком поздно. Права Крыся — шпионов и предателей никто не любит. И скоро все так или иначе закончится. Но отчего-то сознание близкой смерти придавало этой зарождающейся дружбе в глазах Востока особую, ни с чем не сравнимую ценность.

Теперь он даже радовался, что ему не придется похищать Крысю и тащить ее к людям. К тому же и шприцы со снотворным нашли и отобрали при обыске. А на допросе еще и настырно интересовались их содержимым. Пришлось сказать, что там яд на всякий экстремальный случай. Потому что в версию «антирад» никто бы не поверил — поскольку антирад хранился в аптечке (также изъятой при обыске), а шприцы были найдены в таких подозрительно-укромных местах, что поневоле вызывало у местных безопасников вполне закономерные вопросы на тему: зачем прятать дополнительные инъекторы с антирадом так тщательно и укромно?

Крыся отвлекла его от мыслей, снова придвинув лоток с грибами.

— Давай-ка все-таки поедим. Ты сам сможешь или тебе помочь?

— Да уж попробую сам! Руки целы, слава богу...

Скавенка кивнула. Привычным движением собрала щепотью немного скользкой «каши» и отправила в рот. Восток последовал ее примеру, но у него поначалу плохо получилось.

— А ты вот так, — показала Крыся. Восток повторил.

— Ловко у тебя получается! Наверно, много практики было?

— Ну... типа того. У нас в общине многие жители вообще ложками не пользуются. Или руками, или палочками. Но это месиво палочками не поешь. Да и палочек тут нет.

— У вас в общине — в смысле, тут, в Бибиреве?

— Нет. Тут-то как раз все цивилизованно — ложки, вилки... Я с Петровско-Разумовской. У нас там совсем другой уклад жизни... Даже рабство есть.

— Ты серьезно? — Восток даже приостановил руку с очередной порцией еды.

— Более чем. Моя мать... была рабыней — пока не стала наложницей одного из хозяев и не родила ему сына. Теперь она его жена.

— А ты?

— А я — грязнокровка. Для местных это ниже, чем рабыня. Хотя я и свободна.

— Не понимаю...

— Ну... как тебе объяснить... У нас — три племени. Черные скавены — они из какого-то Кавказа. Желтые — бывшие ве... вьетнамцы.

И белые — все остальные: русские и им подобные. На нашей станции власть принадлежит черным кланам. Желтые — рабы, а белых там совсем нет. Моя мать — желтый скавен, а отец... — тут Крыся вздохнула, — отцом был белый добытчик... по-вашему сталкер, с какой-то другой станции, я его в жизни никогда не видела. А поскольку во мне нет ни одной капли крови черных скавенов, то для нашей общины я — грязнокровка. То есть — самое презираемое ими существо. Такие вот пироги... с котятами.

— Удивительно! — пробормотал Восток, качая головой. В Метро он видал всякое, но чтобы вот такое резкое расслоение общества не только на рабов и господ, но еще и по чистоте крови...

«Ну чистый Рейх! Знали бы на Чеховской — давно бы уже явились сюда по Серой с предложением союза! Хотя... нет. Тамошние фашисты местных «господ» живо бы пустили в расход: не любят на Чеховской «черных»! А за ними бы — и их «желтых» рабов. Да и вообще всем бы крысюкам трындец наступил! Нелюдей на Чеховской не любят еще больше, чем «черных».

— Значит, ты у нас наполовину вьетнамка? А я еще гадал, на каком языке ты ругалась там, у библиотеки, а это вьетнамский!

— Да. Мама научила. Она-то по-русски до сих пор плохо говорит.

Внезапно Крыся насторожилась и подняла голову, прислушиваясь.

— Что? — тут же подобрался и Восток.

— Шаги... за дверью... Кажется, это сюда...

Заскрежетал ключ в замке, дверь распахнулась, и в камеру вошел охранник Никита. За его спиной маячил кто-то из безопасников.

— Крыська — на допрос!

Скавенка с неописуемым выражением лица медленно поднялась, во все глаза глядя на вошедшего и машинально вытирая руки тряпицей.

— Ну чего застыла? Шевелись давай!

Восток стиснул кулаки и тоже встал. Если они и ее станут допрашивать так же, как и его, — то есть «с пристрастием»...

Но он ничего не мог поделать в данной ситуации. Слишком неравны были силы.

И вот это и бесило.

Выходя из камеры, скавенка оглянулась на сталкера. Того как шилом пронзило: она еще и пыталась улыбаться ему!

Дверь захлопнулась за спинами уводивших Крысю конвоиров, проскрежетал ключ, и снова наступила тишина.

Теперь уже пришел черед Востока метаться по камере в напряженном ожидании. От мыслей, что могут сделать с девушкой во время допроса, он впадал то в ярость, то в отчаяние. И главное — он сам ничем не мог помочь ей!

Медленно тянулось время. Наконец снова лязгнул в замке ключ, и охранник втолкнул в камеру взъерошенную, со следами слез на лице, но абсолютно невредимую Крысю.

— Восток, ты представляешь! — прямо с порога воскликнула она. — Меня никто даже пальцем не тронул! Только орали, запугивали и по мозгам ездили! Не понимаю, с чего это вдруг я так легко отделалась?

В голосе ее было крайнее изумление.

Восток облегченно выдохнул и уже ничуть не колеблясь сгреб ее в охапку, обнял и крепко прижал к себе.

— Ай, ты чего? — дернулась крысишка. Лицо ее стало совсем ошарашенным.

— Просто очень рад за тебя. Я уж чего только не передумал. Представлял всякие ужасы, как тебя там... терзают, а я — тут и ничего не могу сделать...

— Аааа... — Крыся ощутимо расслабилась. — Ясно. Но ты меня так больше не пугай, а то я — существо нервное... У нас воды не осталось?