Джулия

Модиньяни Ева

Фонари с набережной освещали тусклым синеватым светом палату, и Теа, обведя ее взглядом, подумала, что все эти кружевные занавески, со вкусом подобранные обои и даже гладиолусы в хрустальной вазе насквозь пропитаны неистребимым больничным запахом, и весь этот уют все равно казенный.

Ей стало жарко, и она ногой скинула с себя одеяло. Между ног было мокро, она увидела кровь на белой пеленке. Испугавшись, Теа нажала на кнопку вызова рядом с кроватью, и в ту же секунду в дверях появилась сестра, словно она стояла в коридоре

и только ждала звонка. Сестра была другая, не та, что утром, хотя такая же молодая, цветущая и уверенная в себе.

— У меня идет кровь, — сказала Теа.

Медсестра взяла судно, подложила его под пациентку и, вынув прокладку, внимательно на нее посмотрела.

— Все нормально, — успокоила она Теодолинду.

— А кровь? — удивилась та.

— Так и должно быть, не волнуйтесь.

Сестра набрала в кувшин теплой воды, подмыла Теодолинду, промокнула салфеткой, сменила прокладку, трусики, перестелила пеленку, поправила одеяло.

— А если опять пойдет? — с опаской спросила девушка.

— Не беспокойтесь, для этого нет никаких оснований.

— Значит, это так же просто, как выдернуть зуб? — чуть иронично спросила Теа, которую раздражало профессиональное спокойствие медсестры.

Женщина невозмутимо промолчала, подумав про себя, что эти богатые избалованные девочки все такие: сначала делают аборт, а потом мучаются угрызениями совести.

— Профессор позволил вам выпить чашку чая, — сказала она после небольшой паузы. — Принести?

— Я могу позвонить маме? — вместо ответа спросила, в свою очередь, Теа.

— Синьора Монтини уехала, — ответила сестра.

Теа не выразила удивления.

— Когда она вернется? — задала она следующий вопрос.

— Если все будет благополучно, она приедет за вами через несколько дней. Можете не сомневаться, все будет благополучно, и в ближайшие дни вы покинете нашу клинику. — И словно подтверждая это, она провела рукой по лбу девушки, поправляя спутавшиеся волосы.

Теа вдруг заплакала. Крупные слезы потекли по ее бледным щекам сами собой, она не смогла их сдержать. И хотя она отвернулась, сестра заметила, что она плачет. Многих она повидала, работая здесь, и все вели себя по-разному. Эта девушка, почти ребенок, почему-то вызвала у нее жалость. «Такая красивая, — подумала она, — наверное, все имеет, что только может пожелать, а счастливой ее не назовешь».

— Может быть, включить вам телевизор? — искренне желая отвлечь пациентку от тяжелых мыслей, спросила она.

Теа молча кивнула.

Сестра нажала кнопку на телевизоре, протянула ей пульт дистанционного управления и бесшумно вышла из палаты. Теа вытерла слезы краем простыни и рассеянно уставилась на экран, где шли на немецком языке очередные приключения кота Сильвестра. Теа взяла пульт и принялась переключать каналы, чтобы найти итальянскую программу. Вдруг на экране возник отец. В наручниках, под конвоем карабинеров

он садился в машину, и диктор бесстрастным голосом объяснил телезрителям причину его ареста.

— Нет, нет, нет! — вырвалось у Теодолинды.

Это был страшный, почти звериный крик, в котором слышалась боль отчаяния, любовь к отцу, протест против чудовищной несправедливости, обрушившейся сначала на нее, потом на дорогого ей человека. Не в силах видеть это ужасное зрелище, она швырнула пульт прямо в экран, и раздался взрыв.

В ту же секунду вошла сестра с двумя санитарками, и те молча вынесли испорченный телевизор. Ни одного вопроса, ни одного упрека. Пациенты клиники «Вилла Адзурра» могли себе позволить что угодно — причиненный ущерб все равно возмещался из их кармана.

Сестра сделала своей разбушевавшейся подопечной укол, и в палате снова воцарилась тишина.

Когда Теа открыла глаза, на ее электронных часах было два часа ночи. На столике стояла чашка с теплым чаем, значит, сестра заходила в палату совсем недавно. Теа села в постели и не спеша выпила чай. Потом поставила пустую чашку и сняла трубку.

— Слушаю вас, — ответила телефонистка больничного коммутатора.

— Я должна позвонить в Италию, — сказала Теа.

Наступило молчание.

— Прошу вас, — после паузы сказала телефонистка, — не подводите меня, синьорина Корсини. Я не имею права соединять вас ни с кем, кроме вашей матери. Так мне приказали. — В ее голосе слышалось искреннее сожаление.

— Ничего не поделаешь, — сказала Теа и положила трубку.

В голове моментально возник план. Она встала, прошла через комнату и открыла стенной шкаф. Перед тем, как отправиться в операционную, она сложила в него одежду, поставила туфли, положила деньги и заграничный паспорт. Больше она ни секунды не останется в этой чертовой клинике.

Но шкаф был пуст. Даже белье исчезло. Да, мама все предусмотрела, ничего не упустила! Значит, арестован не только отец, она тоже арестована в этой швейцарской клинике, куда ее затащили почти что силой и вынудили прервать беременность. Ее поймали в западню, полностью отрезали от мира.

— Как же я ненавижу тебя, мама! — громко сказала она, желая от всей души, чтобы мать услышала ее слова, где бы сейчас ни находилась. Да, она своего добилась, теперь Теа полностью в ее власти.

Началось все это неделю назад. Тогда Теа еще надеялась, что ей удастся уговорить мать.

— Я беременна, — сказала она и вся напряглась, ожидая взрыва гнева.

— Да? — абсолютно равнодушно отреагировала мать.

— Тебя это не волнует?

— Учитывая твой образ жизни и твое легкомыслие, можно только удивляться, что это не случилось гораздо раньше. Кто же тебя облагодетельствовал?

— Лейтенант Марчелло Бельграно, — ответила Теа.