Джулия

Модиньяни Ева

Джулия невольно улыбнулась, вспоминая забавную историю. А может, зря она не выслушала очередную исповедь подруги? Глядишь — отвлеклась бы немного.

Напряженно прислушиваясь, не зазвонит ли телефон, не раздастся ли звонок в дверь, она накинула голубой халат и прошла в спальню. Там, перед зеркалом, боясь взглянуть на свою прооперированную грудь, она оделась, накрасилась, причесала волосы. Потом опустилась в гостиную ждать появления самого Гермеса или его звонка.

Чтобы убить время, Джулия включила телевизор. Передавали новости. Неожиданно она увидела во весь экран лицо

своего друга: его полурастерянный, полурассерженный взгляд был устремлен прямо на нее. В наручниках, между двух карабинеров, как какой-то мафиозо, он выходил из дверей отделения полиции на улице Москова и шел к машине. Джулия подумала, что видит страшный сон, но голос комментатора не оставлял никаких сомнений: происходящее было явью.

«Сегодня в Милане, — доносился до ничего не понимающей Джулии бесстрастный голос диктора, — арестован известный хирург Гермес Корсини. Он обвиняется в профессиональной халатности и нарушении врачебной этики в корыстных целях. Сейчас вы видите, как арестованного перевозят в тюрьму Сан-Витторе».

Глава 2

— Обязательно было привозить меня сюда в наручниках? — раздраженно спросил Гермес Корсини сидящего напротив помощника прокурора.

— Закон есть закон, — ответил тот и положил на стол сухие ручки.

«Ничтожный тип, — подумал Гермес, — наверняка психопат. Рот маленький, безвольный, зато нос как паяльник, в пол-лица. Даю голову на отсечение, что руки у него всегда холодные. Судя по глазам навыкате, у него не в порядке щитовидная железа».

Секретарь был полной противоположностью своему начальнику. Здоровенный, цветущего вида молодой человек, он наверняка не страдал от плохого пищеварения. Печатая протокол допроса, он время от времени поворачивал голову и поглядывал на арестованного с нескрываемым интересом — ему не часто приходилось видеть таких знаменитых людей в этой комнате с зарешеченными окнами.

Из-за отсутствия в городе личного адвоката профессора Елены Диониси на допросе присутствовал ее ближайший помощник, молодой, энергичного вида юрист с умным цепким взглядом.

Закончив с формальностями, помощник прокурора начал допрос:

— Вы подтверждаете, что получили два миллиона лир от родственников одного своего пациента за госпитализацию вне очереди и за операцию? — спросил помощник прокурора, откровенно демонстрируя явную неприязнь к меди- цинскому светилу, который, он был в этом убежден, все равно выйдет сухим из воды.

— Не будете ли вы любезны назвать фамилию этого моего пациента?

Невозмутимое спокойствие Гермеса привело помощника прокурора в бешенство. Он сделал над собой видимое усилие, чтобы сдержаться.

— Вашего пациента звали Камилло Лева. Я говорю звали, потому что он умер. Его отец обвиняет вас в его смерти.

— Почему меня?

— Потому что вы отказывались его повторно оперировать. И когда он попал к другому хирургу, было уже слишком поздно.

— Не могли бы вы напомнить мне мотивацию моего отказа? — снова задал вопрос Гермес, начиная припоминать эту трагическую историю.

— Извольте. У отца не было средств. Вам не платят — вы не

оперируете, верно? — В глазах помощника прокурора промелькнуло презрение к врачу, который наживается на несчастье своих пациентов.

Теперь Гермес все вспомнил. Да, мальчика звали Камилло Лева. Ему было девять лет. Трогательный, с обезоруживающей ласковой улыбкой, он, называя его по имени, спрашивал: «Гермес, я буду снова кататься на велосипеде?» — «Будешь», — обещал ему Корсини после операции, хотя диагноз был неутешительный: остеосаркома колена с метастазами в легкие. Ампутировать ногу, как это принято при костной саркоме в мировой практике, он не решился. Зачем калечить ребенка, если у него уже метастазы в легких? Он ограничился удалением опухоли, понимая, что в любом случае мальчика может спасти лишь чудо.

Через месяц после операции Камилло пришел на осмотр на своих ногах. «Ты меня не обманул, Гермес, — радостно сказал он, — я снова катаюсь на велосипеде». Мальчик выглядел здоровым, но на самом деле это было не так. Гермес понимал, что улучшение временно. Болей у Камилло не было, и хоть за это надо было благодарить Бога. Он не скрывал от родителей правды, но те, глядя, как весел и подвижен их сын, предпочитали верить своим глазам, а не страшным прогнозам лечащего врача.

Гермес успел привязаться к маленькому пациенту и, сколько ни убеждал себя, что подарил ему несколько месяцев жизни, приходил в отчаяние от своего бессилия. «Рано или поздно наука победит этого безжалостного врага, — думал он, — а пока — потери, потери, ужасные потери…»

Осень прошла благополучно, а зимой, играя с товарищами в снежки, Камилло упал и травмировал больное колено. Через несколько дней оно опухло, и родители привезли мальчика в больницу. Гермесу достаточно было одного взгляда на раздувшуюся ногу, чтобы понять: все кончено. «Это начало конца, — сказал он родителям. — Везите Камилло домой, окружите заботой и любовью. Пусть его последние дни будут радостными. Обещаю вам, страдать он не будет. Мы сделаем все, чтобы избавить его от мучений».

Родители, однако, настаивали на операции. «И не просите, — решительно заявил Гермес. — Я медик, а не садист, поэтому знаю: хирургическое вмешательство уже бесполезно. Не осталось ни одного шанса». — «Тогда мы найдем другого врача», — заявили родители Камилло и с этим уехали.

— Кто сделал мальчику операцию? — спросил Гермес.

— Знаменитый хирург, ученый с мировым именем, — ответил помощник прокурора. — Вы не могли о нем не слышать. Это Аттилио Монтини.

Гермес побледнел, и прозорливый служитель правосудия злорадно подумал: «Все, выдержка начинает ему отказывать. Еще немного, и он расколется».

Как хотел бы Гермес никогда в жизни не слышать этого имени! Но судьба связала его с Аттилио Монтини нерасторжимыми узами. Связала навеки. «Великий» Аттилио Монтини больше всего на свете любил аплодисменты, щелчки фотоаппаратов, жужжание кинокамер, интервью. Ради очередной рекламы он вполне мог прооперировать обреченного ребенка. Какая разница, если его пациент умрет через несколько недель? Об этом газеты уже не напишут. Зато сиюминутный успех он себе обеспечит.