Джура
Шрифт:
Кипчакбай отобрал пиалу, долил виски, сам поднес Джуре и сказал:
— Пей, это кумыс батыров! Огненный!
Джура удивился, но взял пиалу обеими руками, выпил и не поморщился. Тотчас же Кипчакбай подал кусок жирной баранины. Аксакал, сидящий по другую сторону Джуры, сделал то же самое. Джура жадно хватал рукой плов, сжимал пальцами, бросал в рот и ел, ел…
Кипчакбай сказал:
— Нет тебе, Джура, равных среди великих охотников. Хочешь получить дом, и винтовки на стенах, и табун скакунов, и Зейнеб в придачу?
— Хочу, — обрадовался
— Вай-вай! — в ужасе воскликнули аксакалы.
— Правильно, Джура, не верь Магомету. Я испытывал тебя. Верь только пророку Алию, он первый. Если ты станешь моим джигитом, ты получишь все. Ведь ты великий стрелок!
Пиала опять пошла по кругу, и Джура снова допил её. Какой огненный кумыс пьют батыры!
— Я Чон Мерген.
Аксакалы улыбались и ласково кивали головами. — Где Зейнеб?
— Красавица Зейнеб жива, здорова, тоскует по тебе, и никто, клянусь тебе, никто её пальцем не тронул. Теперь, когда ты наш друг, я провожу тебя домой, и мы пышно отпразднуем твою свадьбу в Мин-Архаре, а потом съездим через горы на запад к моему другу и обратно. Есть ли на запад путь из твоего кишлака? — Архарьи тропы уходят туда, а где есть начало тропы, есть и конец.
— А на юг можно проехать?
— Архары уходят туда через ледник.
— Так ли хорошо ты знаешь все тропы в горах? — А кому же их ещё знать, если не мне? Я великий охотник, Чон Мерген.
— Правильно! Я уплачу за тебя свадебный калым и одарю, как обещал. Будешь ли ты нашим проводником в горы Мин-Архара? — Буду.
— Слава аллаху! У каждого пальцы к себе пригнуты. Я знал, что ты умный батыр, достойный быть аксакалом своего рода и владетелем пастбищ, скота и гор. Сможешь ли ты помочь мне изобразить на бумаге известные тебе горы за Заалайским хребтом, тропы в этих горах, перевалы и броды через реки, пастбища?
— Чтоб я, как орел, посмотрел сверху на свои горы и нарисовал карту?
— Да, да, как орел, сверху… карту, говоришь, нарисовать? Откуда ты, сын гор, знаешь, что такое карта, и можешь её нарисовать? От кого ты узнал о карте? О рисовании? Ведь коран запрещает изображать на бумаге живых…
— А зачем мне врать? Аксакал Козубай научил. Он все знает, все может.
Аксакалы испуганно переглянулись. Только на одно мгновение растерялся Кипчакбай, и снова он подал пиалу
— Храбрее, — подумав, ответил Джура. — Я бы не сидел за четырьмя стенами, не ждал бы, а сам…
— Так чего же ты держишься за его стремя? Козубай, как снежный обвал, закрыл тебе дорогу к праведному пути. Но мы, твои досы, сообща поможем покорить тебе Козубая и самому стать начальником. Правильно?
— Правильно! — механически повторяет Джура.
— Подтверди клятвой на хлебе, — Кипчакбай подал лепешку, — слова, сказанные тобой. Поклянись быть нам верным другом, проводником, помощником, и ты станешь богатым баем. А чтобы Козубай не мешал нам вернуться в Мин-Архар, отпраздновать свадьбу, а тебе стать большим начальником, ты поможешь нам овладеть крепостью и захватить Козубая…
— Я?
— Ты!
— Захватить Козубая? Захватить крепость? — растерянно и гневно спрашивает Джура и сильно трет ладонью лицо. — И ты станешь самым богатым военачальником. Хочешь сотню джигитов?
Джура порывисто протягивает ладонь к Кипчакбаю. — Видишь?
— Ну?! — предчувствуя недоброе, спрашивает Кипчакбай. — Раньше на моей ладони вырастут волосы, чем я сделаю это! — Опомнись! Сам святой имам Балбак говорил: только дикарю-фанатику несвойственно понимать свою выгоду. Подумай. — Нет! — вскакивая, кричит Джура.
— Ты, Джура, просто дикарь, не понимающий своей выгоды. — Да! Я ещё дикий… так сказал сам Козубай… Я дикий, но я не продам Козубая!.. Я не продам крепость! Я не продам свой род, род большевиков… Ты, ты сам дикарь, а твой имам Балбак — первый дикарь! — Джура с остеревенением плюет.
Ночью при лунном свете в яму к Чжао и Саиду упало бесчувственное тело Джуры. Они склонились над ним.
IV
Прошло десять дней. И снова в яму была спущена лестница. — Джура, вылезай! — раздался злобный голос.
Джура пытливо смотрел в глаза Чжао.
— Терпи и молчи, что бы ни было! — сказал Чжао значительно. — Может, убежишь, — шепнул Саид.
Наверху Джуру поджидали пять человек. Ему связали руки и ноги и, привязав к коню, повезли куда-то.
Был такой же ясный день. Джура смотрел на покрытые снегом далекие горы и жадно дышал полной грудью. Окруженный охраной, он проехал по тем же улицам города. У тех же резных ворот двухэтажного дома старший из стражи крикнул:
— Эй, Юнус!
В воротах открылось окошко, и в нем показался большой толстый нос и блестящие глаза.
— Хоп, — сказал обладатель этого носа.
Загремели засовы, заскрипели ворота, и Джура очутился во дворе. Так, связанного, на лошади его ввезли во второй двор. Посреди второго двора под тенистыми деревьями, возле большого водоема, высился помост с крышей. На кошмах и расшитых подушках лежал толстяк Кипчакбай, одетый в яркий шелковый халат. Люди, сопровождавшие Джуру, сложив руки на животе, низко кланялись. Один из них шепотом сказал Джуре: