ЕАМ. Записки дилетанта. Сказки и истории, книга 1

Записки, предлагаемые вашему вниманию, как сказошные, так и не-сказочные, нуждаются – не в предисловии, нет, но – в небольшом предуведомлении, чтобы читатель или читательница могли оценить своё желание (или нежелание) провести с ними, а значит, и со мной, несколько забавных, романтишных, сказочных, вспоминательных, а иногда чуть философских или слегка грустных часов.

Хотя, пожалуй… первых двух и последней (непременно самой последней!) странички будет достаточно, и, если вы ещё не закрыли эту книгу, добро пожаловать.

Унылый старый Краб стоял на берегу зеркальной лужицы, оставленной отливом в жёлтопрохладном сыпучем песке, и глядел на своё отраженье. «Душераздирающее зрелище – бормотал он, – вот как это называется. Душераздирающее зрелище…» [1] . И, перейдя на другую сторону расселинки, он

даже не стал смотреться в неё вновь, ибо он был уверен, что «и с этой стороны ничуть не лучше» – потому что ведь это был очень начитанный Краб. Беда была только в том, что в один прекрасный день книги (даже новые!) перестали радовать его. Не радовали его ни дивные закаты, над его излюбленной прежде бухтой, когда солнце, садясь, словно уходило в большую каменную арку, ни прохладные розовые рассветы [2] , оставлявшие на песке следы сотен маленьких птичек, волною бегущих за волнами, и вспархивающих, вспыхивая розовым светом, в косых лучах утреннего солнца… «Всё – суета сует» [3] – бормотал Краб, и это была истинная правда, ибо не отдавалась уже вся эта красота в его сердце, а дни его становились пусты и унылы. И ни мудрствованья философов, ни волшебно-прекрасные сказки романтиков не вдохновляли его более, жизнь его была пуста и никчемна, и не было в его жизни ничего, ради чего стоило бы…

Но в это утро Краб проснулся со странным ощущеньем: «Что-то должно случиться нынче, случиться непременно!» [4] . И оно случилось, это «что-то», случилось вдруг, как всегда и случается в сказках. Подобно странному, розовому – цвета сосновой коры пожару, разлилось над горизонтом – совсем недалеко от его любимой бухты нежно-розовое сиянье. А ведь солнце ещё не выглянуло из-за низких, серо-молочных, набухших водою туч, и были это не его проделки. Странное предчувствие – нет, не его тяжёлое копыто [5] , а что-то совсем иное – ударило его прямо в сердце [6] . И Краб, вдруг позабыв обо всем на свете, бросился вплавь, туда, откуда исходил этот свет, это свеченье. Для его непривычных клешней и ног это был почти непосильный труд, но он плыл и плыл, то в компании морских коньков [7] , на которых так хочется иногда покататься, то лавируя между огромными, пушистыми, переплетающимися, поднимающимися из сине-темнобездонной глубины голубо-зелёными водорослями, то совсем один – плыл, провожаемый недоуменными и любопытными взглядами; силы уж стали оставлять его, но он всё плыл, плыл и плыл…

А этот свет, это дивное свеченье исходило, между тем, из небольшой и совсем неглубокой расселины, неподалёку от морского поселенья. Свечение это вызвало сначала даже некоторый переполох среди местных жителей, самыми солидными из которых считались большая Камбала [8] , и огромная шипастая Каракатица, как огня боявшаяся всяких свечений после того, как ей однажды направили прямо в глаза – серебряным зеркальцем – неземной отблеск другого мира [9] … Однако потом, когда два мелких родственника (или даже знакомых) Камбалы были посланы в расселину, и сообщили, что светится это – всего лишь Самая [10] обычная, только раскрывшаяся (чего раньше никогда не случалось) ажурная Раковина, которых множество лежало за Черными камнями [11] – все понемногу успокоились… Но тут покой их был нарушен снова, потому что – вот странность! – туда, к расселине, откуда-то издалека, с берега, приплыл громадный старый Краб – отдуваясь, выпучив глаза, и едва шевеля клешнями… Даже поло-мудрая тётка Макрель, много повидавшая на своём веку, и, как поговаривали, побывавшая в сетях и пережившая атаку Золотой рыбки глубинными бомбами [12] , и потому получившая такое прозванье – так вот, даже она (эко я выбрался из этой лексической спирали! – почище всякого Орешина [13] ! ©) – приняла Краба сначала за одного из свихнувшихся так называемых «машущих» или «манящих» крабов – тех самых, что в брачный период стоят на берегу на задних лапках и так забавно размахивают клешнями, пытаясь привлечь внимание крабих («таковы все мужчины! – и как же смешны они бывают» – вздохнула Макрель), но так ведь нет! Она поняла свою ошибку уже позже, когда, присоединившись к толпе любопытных, поплыла за Крабом туда, в Расселину Раковин – где испокон веку лежали бурые, никому не интересные, покрытые слоем ила, немые камни-раковины. А надобно отметить, что к толпе этой присоединилось, помимо бесчисленных родственников и знакомых [14] Камбалы, даже три пучеглазых Звездочёта и два стеклянных морских угря, а также множество рыбок-зеленушек, отличавшихся скандальным характером, любопытством, да ещё жемужно-зелёными чешуйками.

И вот тогда-то, полу-ослеплённая непривычно розовым свеченьем, оглушённая любопытным гамом толпы, и увидала Макрель Самое незабываемое зрелище в своей жизни [15] – как старый Краб приближался к сияющей раковине, заливающей всё вокруг мягким, таинственнорозоватым светом, так что расселина вокруг вдруг стала переливаться, как чешуя сказошного дракона, приближался странными, танцевально-вкрадчивыми, неуклюжими и молитвенными движеньями (и кто бы мог подумать, что он вообще способен на такое!), приближался, сотворяя новый, никогда не виданный танец – словно стиль, образ его существованья и жизни отныне [16] , не обращая внимания ни на замерших зрителей, ни на то, что при его приближении вздымались тучи песка и водорослей, также окружавших его и раковину каким-то необыкновенным ореолом… Он, казалось, творил сложный витиеватый узор вокруг молчаливой, но словно с ласково-удивлённой и чуть насмешливой улыбкой глядевшей на всё это нежно розовеющей раковины, которая продолжала заливать всё вокруг своим безмятежным сияньем…

Сколько песчинок упало на песочных часах океана, сколько капель отмерила клепсидра во дворце Морской Принцессы – только оказалось вдруг, что створки Раковины закрыты, Краб обессилено лежит на шершавом каменном выступе, а свеченье – свеченье, собственно и бывшее причиной всего переполоха – померкло…

Удивлённые обитатели поселенья, ещё потолковав о Неведомом и Странном [17] – что уже само по себе необычно! – расплылись, наконец, по своим будничным делам [18] , только пара сердобольных грапаим подсунула под нос Крабу двух анчоусов [19] , но, видя, что он не реагирует, оставили ему пучок съедобных водорослей, да и отплыли восвояси…

С той поры Краб поселился в расселине, старательно и самоотверженно ухаживая за Раковиной. Он устилал всё вокруг мягким золотистым песком из глубоких морских ущелий, вперемешку с серебряным лунным, что остаётся после отливов на далёких побережьях. Краб украшал нишу, куда он перенёс Раковину, лучшими, редчайшими по красоте анемонами, в сравнении с которыми поблекла бы красота изысканнейших земных орхидей – и всё, всё напрасно… Была она всё так же темна и молчалива, и не было в ней и намёка на то волшебное, пленительное сиянье, так очаровавшее всех когда-то. Воистину, все морские жители считали Краба безумцем, и пучеглазо переглядывались, когда видели, что несёт он своей ажурной Раковине очередное добытое им сокровище – необычайного отлива коралл, или кусочек янтаря, в котором маленькими крапинками сверкало солнце – то солнце, «которого она ведь никогда не видела…» – как доверчиво сообщал Краб всем, кто желал его выслушать. Да беда-то была в том, что желающих становилось всё меньше и меньше, а Раковина… что ж, раковина по-прежнему была нема.

И в душу Краба порою закрадывалось отчаянье, часами разглядывал он чуть заметные узоры на её поверхности, прислушивался к её дыханью, тихо колышущему прозрачную – ежели был день, или тёмную – когда тучи скрывали и луну, морскую воду. И так прошло много дней…

Но вот однажды, в один прекрасный день…

… Что бы не говорили потом, как бы ни пытались объяснить дивную, неправильно-совершенную форму этой жемчужины – и тем, что когда-то Краб занёс в раковину несколько неровных песчинок, и странными, ажурными прихотями раковины – но только там, в глубине, в розовой мякоти, лежала она, и невозможно было оторвать от неё глаз, потому что была это та Самая Жемчужина, которую один из потомков этого Краба подарит Морской Принцессе, и она станет её носить в самом центре своей изящной жемчужно-рубиновой, самоцветной диадемы, и которой потом суждено…

Но… Всему – своё время.

28 октября

«…А в качестве день-варенного… то есть день-рожденного подарка – с улыбкой поправился S., глядя с каким детским наслажденьем принцесса облизывает ложечку с вареньем, а во взгляде её сочетаются лукавая благодарность, предвкушенье подарка, да юное вкусное довольство всем на свете – я позволил себе преподнести вам этот пергамент…» [20]

Именно так: «День рожденья Принцессы» и должна была называться эта сказка… Но, во-первых, почти так была уже названа другая, знаменитая и грустная сказка [21] , а эта сказка хоть и будет грустной, но в конце её всё-таки разливается нежный жемчужный свет, а во-вторых, речь в ней пойдёт не об обыкновенной принцессе [22] , а – о принцессе морской. И всё сходство их лишь в том, что начинается она – тоже в день рожденья принцессы…