ЕАМ. Записки дилетанта. Сказки и истории, книга 1
Шрифт:
Ну во-от, начинается: «опять ссылка? Да ссылки тебе дороже людей!» [109] , «Прекратите цитатничать!», «Я хочу видеть ваши мысли» [110] – ах, избавьте, избавьте меня от ужасной участи, от необходимости это слышать… Ведь цитируя – здесь и сейчас! – конкретный текст, конкретную строчку, я «оживляю» души любимых авторов, и вместе с ними со-творяю новую, сиюминутную реальность – для и во имя – тех, кому эти цитаты адресованы – вот в это самое мгновенье. Цитаты, ссылки, аллюзии в этом контексте – всего лишь «упоминательная клавиатура» [111] , добавляющая дополнительные измеренья, оттенки, обертоны, нюансы… Не говоря уж о том, что «все мы просто обречены на цитаты…» [112] . И вот ещё лыко в строчку оттуда же: «Мне скушна и неинтересна манная каша [113] в головах большинства моих читателей, так почему же я должен кормить их с ложечки, ежели их вздорные представления и вкусы – там, у подножия моей башни из Слоновой кости – так далеки от моих?» [114] – ну и конечно, тут немедленно должен вспомниться Бальмонт: «Почему я, такой нежный, должен всё это выслушивать!?» [115] .
109
(© акико)
110
111
Это
112
Е. Страннолюбский – и блистательное продолженье: «… даже те, кто этого не понимает, ведь сами слова…»
113
Не Бэрриморова: «Овсянка, сэр!», прошу заметить, и даже не та, Денискина из «Тайное становится явным»
114
Опять Е. Страннолюбский
115
То ли очередной литературный апокриф, то ли – едва ль даже не воспоминания Цветаевой о Бальмонте, ехавшем – кажется, с левфовцами в одном поезде (Яндекс не помог, а ещё всезнайка)
И наконец (после таких небольших, до главного «но» – отступлений) – о самом страшном, на мой вкус, грехе, о котором, кстати, пока почти и не упоминалось даже… О грехе Само-любования. Грешен, признаюсь, хоть с этим и борюсь. Грех сей, пусть и не искажающий истины реальности (видит Бог, ни словечка… – гм, ну, почти ни словечка – неправды нет в этих текстах), а только лишь – меняющий освещение, подсветку, фон, интерпретацию, наконец – есть. Да ведь общеизвестно (или это я сейчас придумал?): зритель влюбляется в героиню фильма только ежели и сам режиссёр, и оператор, и вся группа – смотрят на неё влюбленными глазами… А влюблённость, как и всякая сотворённая реальность – всегда меняет освещенье. Вот я и…
Что ж, на этом – манифест воинствующего снобизма или этакую «апологию сноба» [116] прошу считать законченной.
До.
До – новых встреч в эфирах (в каком-нибудь из них – возможно, и в том самом, в котором мы все пребудем в «распылённом состоянии», как принцессин батюшка у Пристли [117] )…
Но…
Плетенье ткани повествованья, или игры в списки
Вот и вправду – в книге, в силу привычки читателя, должно быть действие, событие, ибо «что толку в книгах без событий и разговоров?» [118] … В ней должна дышать «почва и судьба» [119] , рассказываться какая-то история, пусть хотя бы и о том, как «герцог Бофор сбежал из Венсенского замка» [120] . А если никакой такой [121] истории нет, если всего лишь мгновенные впечатления, «запечатлённые» [122] осознанием уже post factum, вплетают в себя прошлые и нынешние воспоминанья, создавая странный, изящный, кружевной, но, увы! [123] – неосмысленный и без строгого плана узор? Текст, состоящий местами из красивостей, местами – из несвязностей, или вовсе прорех, сквозь которые бьёт солнешный свет реальности [124] , или сквозь которые – в другом уже месте, в другие времена – пробивается лунный свет запретных, нереальных, сонных откровений (о них знают лишь наши-шварцевские тени [125] , да и самим себе-то мы не всегда готовы в них признаться) – и всё это не заслуживает названья «ткань повествованья». И пусть даже Алиска [126] , как вежливая девочка, время от времени подбирает в густой (чуть не написалось – траве, как это происходило взаправду, то есть – в книжке) вязи слов некую нить повествованья, ткани из неё, из этой нити, не получится.
116
Была же «Апология Сократа» Платоновская, скажем… Кстати,
само словечко это (спасибо Вики-педии) означает (от др. – греч. Ono^oyia): защитительная речь или защитительное письмо, сочинение, текст, направленный на защиту чего или кого-либо. Предполагается, что объект апологии подвергается внешним нападкам
117
«31 июня» – но, кажется, это есть только в фильме, а не в книге…
118
О да. Любимейшая «Алиска в стране чудес»
119
И кончаться искусство – согласно Борису Леонидовичу
120
Двойное, даже тройное дно: моё чтенье «Двадцати лет спустя», потом – Крапивинских «Всадников на станции Роса», а потом, собственно, опять сам Дюма. А в целом… нужен, желателен-таки хоть какой «дискурс», да;-)
121
Словечко «такой» вставлено позднее, под влиянием, по-видимому, утреннего чтенья писем Булгакова…
122
Угу-угу… как тот, Лесковский ангел. А кроме того, «впечатленья, запечатлённые», не говоря уж о корне «чат» – дивная стилистическая тавтология (не путать с тавтологией, откуда воронка ассоциаций к «мушке из чёрной тафты» и Анжелике (дивной Мишель Мерсье!) из «Анжелики»)…
123
«Всем хорошего, да вот беда! – умом тронутого Дона…» © АБС, то есть интонация Аркадия и Бориса Стругацких из..
124
Той самой реальности, которую узор этот тщетно пытался вплести в свои сети. Ах, сети? Ну и куда тут деться от: Кузмина, от «Тятя, тятя! Наши сети…», сетей Шелоб, глобальных сетей? Да и сети «обычных» паучков тоже вспомним… Но – мы отвлеклись.
125
«Тень, знай свой место!» – от Шварца, Андерсена и…
126
Которую я с течением времени всё меньше и меньше почему-то считаю реальной девочкою; несмотря на мягкую нежность черт её самого знаменитого фотопортрета, она всё больше превращается для меня в некое сказошное существо… («Единорог! Это… сказочный-то зверь?» © кажется, Дж. Тербер)
А получится – разве что тот кружевно-прозрачный, холщовый занавес, который сметал со сцены любимовской Таганки всех неугодных героев, и на край которого так фамильярно усаживался Гамлет-Высоцкий, глядя в начинающий заполняться зал, и что-то тихонько подбирая на гитаре [127] … В общем-то, образы пряж и кружев (не хочу называть их символами, чтобы не разбираться с формальными правилами всех и всяческих символизмов, в том числе, и прежде всего – Серебряновековского) уже давно и прочно затёрты, и стали общим местом, но для меня вот этот: «Мойры пряжу прядут… и вплетаются в ткань голоса» [128] всё ещё остаётся странно притягательным, сравнимым с той самой чудесной, но непредставимой книгою, в которой, собственно, и написано, как мы её пишем…
127
А вот и реальность. И ведь я это видел, и помню. И как помню…
128
Мои «Зеркала»
И вот такая ж плетёная «косичка» (нематериальная вовсе, хотя как раз сейчас я увидел её вполне материально – широкой плетёной ручкой от старинной, ещё прабабушкиной шляпной коробки – из моего детства) – уходит, расплетаясь – там, где-то там, на том конце, разбегом нитей во временную счастливую бесконечность воспоминаний с одной стороны, и – в мои нынешние представленья, страхи, надежды и интерпретации – с другой, связывая теперешние бытиё с… [129] Связывая – странной, меняющейся, непостоянной, хрупкой связью, но ведь… «бывают странные сближенья» [130] .
129
С чем? Я задумался. А вам как кажется – с чем?:-)
130
Слова эти, как вы помните, если дочитали до этого места, принадлежат Пушкину, а сказаны по поводу судьбы, восстания декабристов, и поэмы «Граф Нулин», в которой он, по его словам, «пародировал историю и Шекспира»
131
А теперь внимание! – автор готовится показать «смертельный номер» («Ten summersets he’ll undertake» © «For The benefit of Mr. Kite» с гениального «Sergeant…» – музыка Beatles слышна повсюду)
Борхеса, Булгакова, Блока, Бунина, Белого, Бальмонта, Битлз, Брэдбери, Бердяева, Библии наконец; Высоцкого, Вознесенского, Волошина, Верна, Волкова (хм…. перешли к букве В, а что у нас на А?) – Анненского, Ахматовой, Акутагавы, Андерсена, Ахмадулиной, Азимова, Аврелия; Гоголя, Грина, Гомера, Гумилёва; Достоевского, Дюма, Дойля, Джойса, Драгунского, Джерома; Есенина, Желязны, Заходера; Искандера; Кузмина, Каттнера, Куна, Кэррола [132] , Кривина, Крона; Лема, Лескова, Лермонтова, Лотмана, Лондона, Линдгрен; Мандельштама, Мамардашвили, Милна, Майн-Рида; Набокова (уфф… добрались-таки!), Носова, Нагибина [133] ; Окуджавы, Остера, О’Генри; Пруста, Пастернака, По, Погодина [134] , Паустовского; Розанова, Рассела; Стругацких, Стивенсона, Саббатини, Соловьёва (Вл.), Сологуба; Толстого Л. и Толстого А., Толкиена, Твена, Тургенева, Трэверс; Уайльда, Успенского (Э, разумеется); Фаулза, Филатова (Л.), Флоренского, Фрейда; Ходасевича; Цветаевой; Чехова, Чуковского, Чёрного, Честерфильда; Шекли, Шестова, Шопенгауэра, Шекспира, конечно же; Экзюпери, Эко; Ю… хм [135] … Юма, Юнга! Яссон, Якубенко – уфффф….
132
Он же Чарльз Лютвидж Доджсон, он же Додо;-)
133
Носов – тот, что автор «Незнайки», а Нагибин – ох, одни «Дневники» чего стоят…
134
Радий который. Что, мы разве уже перешли к «Р»?;-)
135
Никого, кроме как «поговорить о Ювенале» © Наше всё. Поговорить-то – да, но вот читать… нет. И всё ж кой-что на «Ю» остаётся…:-)
Видите, я взялся за забавную игру: перечислить (причём в алфавитном порядке!) наилюбимейших авторов – из тех, что нынче (и тех, что ещё тогда, из детства, из воспоминаний [136] ) – стали плотью и кровью моей… Быть может, кого-то и запамятовал, вы уж простите великодушно [137] … Но дело в том, что в них во всех (всех-всех!) чувствую я эти самые «сближенья» – времён, ощущений, страхов, комплексов, нежностей, мечтаний и страданий, ощутить, услышать которые может лишь тот, у кого [138] … Ах, я уже не раз говорил, каким особым образом должен быть устроен слух у такого читателя – такой читательницы [139] . Но это – авторский идеал, конечно же, на самом-то деле нужно всего лишь доброжелательное уменье вслушиваться, вглядываться в разноцветнокалейдоскопические, исчезающие вспышки смысла [140] и бессмыслиц, в последовательности (зачастую у многих, а у меня – почти всегда – беспорядошную) предъявляемых ему узоров-текстов, и, сплетая их своими воспоминаньями, со своим – сбывшимся-несбывшимся, воскрешать в себе – мгновенное существование автора… That’s it [141] .
136
А ведь есть и ещё – те, у кого «из детства» моего книжного отдельные вещички тож остались – Вогт и Воннегут, Бестер и Гаррисон, Бажов и Гайдар, Ганн и Гёте, Купер и Гофман…
137
Поймал себя на том, что эта просьба о прощении – обращена к ним. Ну как же: «С Пушкиным на дружеской ноге!»
138
Чуть не написалось: «Может лишь тот, кто пережил их сам» – но нет, неправда
139
В идеале это слух Гриновской Дэзи, Набоковской Клэр или Зины М…
140
«Загадай желание! Загадай же скорее желание!» – и вот он, дополнительный смысл для тех, кто читал и вспомнит грустный «Калейдоскоп» от Брэдбери…
141
И всё, всего-то?
PS: Вот только – всё ли? Это ведь всего лишь очередная (и, ебж [142] – не последняя) попытка вернуться к…
И – странно! – не в первый уж раз мне хочется повторить: «Вот так всё и было…», только с воландовской интонацией: «Всё будет правильно, на этом построен мир…»
Фанданго, или история с черепаховым гребнём
«Так было. Это картина, которую я помню. Всё равно как если б я заглянул в окно и увидел человека, пишущего письмо. Они вошли в мою жизнь и вышли из нее. И картина получилась такая, как я сказал: без начала и с непонятным концом»
142
Ничегошеньки неприличного, вспомните Толстого: «ебж» – если будем живы…
«Фанданго» – ритмическое внушение страсти, страстного и странного торжества».
И почему я иногда (увы, всё реже и реже) просыпаюсь с ощущением неясного, беспричинного счастья? Потому ли, что приснилась сказка? Такая, которая может остаться – там, где мне самому не так уж и много осталось? И вот…
143
Давайте на мгновение забудем всё, что вы знаете о гребнях – и про «Дары волхвов», и про Бунина, и даже про Лескова… Этот – черепаховый, с изящными перламутровыми вставками, словом – тот самый…
«Захотелось вдруг (неправильные слова) – пришло вдруг откуда-то желанье рассказать старинную сказку – а-ля семнадцатый век, но с завитушками повествовательности [144] более поздними…» – промолвил сказочник, любуясь прихотливыми отраженьями свечей в…
Так часто случается: своевольное непониманье кого-то одного – ломает судьбы, строит, разрушает и возвеличивает империи. И нет в этом злого умысла – просто все хотят «как лучше» в своём понимании, а незаметные движенья обстоятельств, желаний, случайностей – сплетаются так, что все дальнейшие ходы персонажей – участников этой истории становятся вынужденными [145] , «и уклониться» – не дано:
144
Элементами повествовательности, или дискурсом – сказал бы кто-то совсем-совсем другой… (И не могу не вспомнить, уж простите! – размышления Пуха, «о том что было бы, если бы он, Пух, был не он, а кто-то совсем-совсем другой»
145
Ах, как это известно хорошим шахматистам! И… авторам.