ЕАМ. Записки дилетанта. Сказки и истории, книга 1
Шрифт:
«Безутешное его Величество с прискорбием сообщает, что принцесса Теруэль-Маати оставила этот мир сегодня ночью, и призывает вас молиться за её чистую душу перед Господом…»
«Да-да, это – тот самый гребень, – рассказывал маленькой принцессе воспитатель, чьё странно нестареющее лицо она видела и смутно помнила с самого рожденья [146] , гребень, которым когда-то любовался фавн в роскошных волосах своей нимфочки; тот, что, поговаривают, сделан из обломка лиры [147] ,
146
Если вам тут вспомнился У-Янус от АБС… это чудесно.
147
Ах, вспомните – всего лишь через пару тысяч лет кто-то напишет: «Придут другие – ещё лиричнее» 148 Тут и «Розы Пиэрии» от Софии Парнок, и Анненский с Фамирой Кифредом, и… и… и… 149 «Легенды и мифы Древней Греции» – ваш покорный слуга любил с детства
С тех пор прошли – для кого-то долгие, а для кого-то мелькнувшие мгновенно, как не было – годы, и маленькая принцесса выросла, и превратилась в прелестную юную девушку, своенравную, капризную, избалованную, но на удивленье добрую, и умевшую смирять свои капризы, когда она чувствовала, что это делает кому-то больно…
И был очередной бал, и – ах, воспитатель, наставник, к советам которого она так привыкла – был в отъезде, в одной из своих нечастых, но долгих экспедиций по неведомым странам и временам, то ли в поисках вероятностных драконов [150] , то ли – старинных манускриптов и артефактов, то ли – любви…
150
Ну если вы и тут не улыбнулись Лемовой выдумке, то уж и не знаю…
… А в бальном зале звенела чудесная музыка, музыканты в этот раз превзошли сами себя, их менуэты и сарабанды были волшебны и лиричны [151] , гитары, клавесин, виолы да флейточки сплетали из нот дивный ковёр, полный переливающейся нежности и ожиданья, который стелился под ноги принцессы. Её золотистые туфельки, изысканные, изящные, ступали по этому ковру (ах, ни один кавалер не мог отвести от них глаз, когда она танцевала!), а простые кружева на платье – в испанском простонародном стиле – служили чудесным обрамленьем той прелести и вдохновенья, которыми сияло нынче всё её существо. Дополняли эту неповторимую картинку искрящаяся лукавством улыбка, да блеск нежно-изумрудных глаз, да
151
Да-да, именно!
Гребень этот Теруэль нашла в резном кипарисовом ларце [152] воспитателя, (том самом, с причудливой монограммой внутри и буквою S на крышке – когда, заскучав по его сказкам, стала перебирать рукописи, многие из которых она с детства знала наизусть), и, к вящему ужасу чопорных придворных стилисток (ах, нет-нет, портних и камер-фрейлин!) заколола им волосы, придав странную асимметрию причёске, что вдруг невероятно изменило её лицо, словно подчеркнув её нежную, одухотворённую красоту…
152
Конечно-конечно, «Кипарисовый ларец»; «А тот, кого учителем считаю…» © ААА (Анна Андреевна А.) – об Иннокентии Анненском
И не было отбоя от желающих потанцевать с принцессой, но на балу этой чести удостаивались лишь немногие, и церемониймейстер устал отказывать желающим благородным кавалерам… Как вдруг один юноша, нарушив все на свете правила этикета и королевской чести [153] , подошёл к принцессе, и лишь склонившись (неслыханно!) сказал ей несколько слов (которые никто не расслышал из-за прогремевших как раз в этот момент фанфар в честь заморского мавританского посланника), и протянул ей руку. Удивлённая Теруэль хотела было рассердиться (традиции, воспитанье, всякое такое – королевская честь, наконец!), но подняла глаза, и…
153
«31 июня», вы же узнали?
Музыканты на мгновенье смолкли, но, повинуясь её нетерпеливому жесту, вновь заиграли фанданго [154] – один из любимых танцев принцессы.
А танцевала принцесса восхитительно! Недаром одним из её учителей был ментор знаменитой Академии танца [155] : движенья её высочества Теруэль-Маати были отточены и непринуждённо-изящны, но при этом полны такой изысканной грации (вполне бессознательной, впрочем, прирождённой – сказались многие поколения королевских предков, да и оттенки древней восточной крови королевы-матери), что все, словно заворожённые, не могли оторвать от неё глаз, а уж бедный Франц…
154
«И клавикорды – играли фанданго…» – может быть, помните, в «Зеркалах»? Тех, самых первых?
155
Парижской академии… сам он, впрочем, был андалузцем (что редкость для тех времён)
Конец ознакомительного фрагмента.