Echo
Шрифт:
Fagets! Hey, gays! Blue system! Fagets! Oh, my life, who am I? — I’m just a faget! Fageееt!
Bugger, fucker, sucker, sugaryobar! Homo suckiens! Hey, fucken animals, live alone! — я вяло и хрипло, как Йоргенсен, поддакнул, а потом даже начал напевать: — I wanna cock you like an animal! I wanna dick you from the inside!.. (А самого так и распирало заорать во всю глотку.)
Fuck you! Fuck ass pitch! — вторил и Саша.
Fuck you! Fuck Р. Снич! — не удержался я от рифмоплётства и так называемого «перехода на личности» (тоже одно из наших названий Саши — «Русалка Снич») — он при этом очень неостроумно перешёл
О’Фролов этого ничего не слышал: он зациклился на одном слове — fagets! — только и было слышно. Откуда-то подвели пьяного, намного более матёрого, чем О. Ф., и стали его засовывать к О’Фролову.
…О. Фролова пришлось выкинуть. Отряхиваясь, он махал им ручкой: «Bye-bye, fagets!». Мы, преследуя О.Ф. по пути домой, как-то все трое влезли в троллейбус и отправились в «Танк».
О. Фролов специально сел от нас отдельно, прислонился к стеклу, уставившись абсолютно остекленевшим взглядом в свои же пустые глаза, видящие за стеклом пустоту механически перемещаемой реальности — абсолютный мрак, в котором кое-где понатыканы угасающие огоньки — и не только небо такое, а всё вблизи вокруг. «Вынужден», — как бы говорит его взгляд, вся его поза, — вынужден видеть, сидеть, существовать вот с вами — сам в таком вот виде, с пустыми глазами (а далее — череда бессмысленных, бесконечных, раскоряченных, зацепленных друг за друга, как при явлении им на пальцах, факов). Никто у него не спрашивал за проезд — да он и не поймёт.
(Санич, всегда вежливый и добрый даже до непотребного — идёшь с ним по их микрорынку в какой-нибудь Яблочный Спас или даже в день строителя, а он каждую встречную бабку, каждого захудалого деда радикально поздравляет: «Бабушка, с праздничком вас!» — «Спасибо, спасибо, сынок, дай бог тебе доброго здоровия!», — однажды в брутальнопьяном состоянии чуть загоповал: чуть не до удара довёл разбудившую его бабушку-контроллёршу: «Уди, щас пресс проверю!» (Науке давно известно, что бруталы могут и мажорить, и гопотить, и быковать (что, в принципе, едино), а вот может ли бруталить гопота?..)).
…Я тоже упулился в стекло, за которым даже были такие же стеклянные мысли, мыслеобразы. Ты едешь, внезапная остановка на светофоре. Смотришь в окно. Напротив — тоже автобус. Тоже стекло, совсем близко, сантиметров 20–30, девушка смотрит на тебя. А едет-то она в другую сторону — у неё свой маршрут, свой водитель, свои светофоры и катастрофы — так и в жизни все эти встречи…
На сиденье впереди замечаю мелко нацарапанную надпись — и по содержанию, и по форме, можно сказать, поэзия: «Я укололась о поручень в автобусе!/ следы даже остались/ в нём ездят сотни тысяч людей/ каковы шансы что до меня/ об него не укололся заразный?» — чем же только писано: иголкой, циркулем?..
В «Танке» долбился «Химикал», было совсем темно, мигал один красный маяк — смотреть на него, особенно только со входу, было невыносимо. Обвыкнув в темноте и мельтешении, Ксюха пробиралась через раскоряченные красные силуэты и розовый дым к свободному
Х-ээй, приэвет! — закричала Ксю ей почти в самое ухо.
Щас, пагади, в сартир схаодим! — она вся запыхалась.
Звучавшая композиция преобразовалась в другую, и девушки, взявшись за руки, направились к сортиру (хоть он и одноместный, девушки всегда ходят в него парами).
Закрой дверь! Где ты была-то?!
Да так, дома…
А чё не отвечала — я звонила!
Она торопливо слущивала шортики.
«Хорошо, что я стёрла телефон в сортире. Хорошо бы она не вспомнила. Надеюсь, не запомнила… Что же делать… надо с этим завязывать! Бля, она сама позвонила! — может я так просто, для прикола! …В другой раз писать по-новому что ли?! Надо завязывать… А как?! Со всем надо уже завязывать, совсем…».
Эй, алё!
У нас… телефон не работал…
Оно и видно. Я не про то — у те есть салфеточка в сумке?
А что?
Просто, не подумай плохого!
«А что если б ее сейчас взять и треснуть об стенку, а потом головой в унитаз…».
Ты не будешь? А? А «цикл»? Ну «феню» хотя бы?
Да нет… Слышь, Светк, можно я тебя поцелую?
— Вот ещё! Ты совсем сбрендила что ли! Чем ты там занималась, говорю?
Да реферат писала по психологии, телефон отключили… Ну чуть-чуть, Свет…
Начинается! — я вижу, что-то ты как-то не так на меня смотришь…Что с тобой? Где ты всё время пропадаешь — у тебя что есть любовница, девушка?!
Сама ты любовница!
Она тебя бросила? изнасиловала?!
Да ничё я не брила!
Бросила, говорю, тетеря глухая, изнасиловала!..
Ксю звонко рассмеялась.
Сама ты глупая, и никогого я, дура, не насиловала! сама ты любовница!
Я подруга… в смысле друг… дружба… Мир, Дружба, Жвачка!
Чай, кофе, потанцуем?!
Девушки рассмеялись, шутливо приобнялись, кокетливо поцеловались и пошли навыход.
Выпить хочу не могу, — нападала Ксюха.
Опять что ль? Мало тебе позавчерашнего?!
Есть у тебя деньги, так и скажи!
Есть, сейчас всё будет, детка. Чтой-то у тебя странные наклонности появились… с тех, наверно, пор… извини…
Нет уж ты извини — с каких это таких пор?! (опять кричали из-за музыки).
…Ну когда тебя в сортире на Кольце удушить хотели…
А! это ты уже загинаешь!
Обратись, бля, к психологу, крези-крези!..
Сама обратись! По-твоему, целоваться и надираться джин-тоником это ненормально?!
Вон Лёха Болт тусуется, подойдём что ли?
Да пошёл он! только нажраться горазд, и бабосов никогда нет.
Поэтому и Болт! — в один голос.
К Тончику может?
Говно чувак.
А кто ж, по-твоему, крут — Кауфман что ли?!
«Танкер», конечно, отстой, но бабки наши идут к нему. А сколько нас таких, грешных!..
Может Ленку с собой возьмём — Караулову?
Да ну её, сами справимся. А вон та что за деваха?