Эдатрон. Том I

Неллин Эдуард

Со шкурами он провозился долго. Практики и знаний у него хватало, не хватало сил. Ворочать тяжелые туши волков, каждый из которых весил в два раза тяжелее его самого, оказалось той еще работенкой. Но настоящие проблемы пришли, когда он, покончив с тушами волков, перешел к оленьей. Триста с лишним килограмм еще теплого мяса встали перед ним неподъемной ношей. Можно было топором нарубить тушу на куски, но шкура… В его положении целая оленья шкура была еще тем бонусом. Пришлось работать частями. Труднее всего было начать. Аккуратно содрать шкуру с одной ноги, затем эту ногу отрубить, снять шкуру с другой ноги и так же ее отрубить, потом с третьей ногой проделать такую же операцию и все это внимательно и медленно, чтобы не повредить драгоценную шубу. Ни одну женщину в своей долгой жизни он не раздевал с таким трепетом и осторожность, с каким сдирал эту чертову шкуру. Единственное,

что его утешало, что чем дальше он продвигался, освобождая от покрова тело оленя и оттаскивая в сторону куски, тем быстрее двигалось дело. Оленьи потроха он тоже не выкинул, а завернул в снятую шкуру. Зима еще вся впереди, будет время подумать, что с ними делать. Насколько он помнил по рассказам старых таежников, у оленя мало что пропадает. В хозяйстве все пригодится. Закончил он уже ближе к вечеру. Весь перемазанный в крови, усталый как бегун-марафонец, он присел рядом с грудой оленины.

Он был богат, но как теперь все это богатство сберечь? А ведь еще надо было что-то делать с росомахой. Он бы не отказался от такой шикарной шубы, но проблема была в том, что у шубы был хозяин и он был еще жив. Пока он работал, росомаха не двигаясь наблюдала за ним, настороженно водя взглядом вслед за его передвижениями. Он, честно говоря, боялся к ней подходить. Про свирепость и коварство этого хищника он был наслышан еще на Земле. На что она способна даже в таком состоянии он не знал и узнавать не торопился. Что может произойти с недооценившим противника, он уже видел. Но посмотреть на виновника всего сегодняшнего богатства все-таки требовалось.

Медленно и не делая никаких угрожающих движений он двинулся в сторону лежащего на снегу зверя. Не доходя до него шагов пять, он не знал до каких пределов простирается личное пространство росомахи и не собирался это узнавать на личном опыте, мальчишка присел на корточки и посмотрел прямо в ее глаза. Он знал, что многие дикие звери не любят, когда им смотрят в глаза, но ему надо было кое-что выяснить. Он не считал себя психологом, тем более большим знатоком по зверям, но уж увидеть смертную пленку на глазах умирающего животного и отличить ее от взгляда от не собирающегося умирать зверя он уж как-нибудь сподобился бы. Но его надежды не оправдались, росомаха ответила вполне себе живым взглядом, в котором отчетливо сквозила даже некоторая доля любопытства. Наверно люди здесь были такой же редкой живностью, как и она сама.

– Мы с тобой одной крови, ты и я! – чувствуя себя довольно глупо провозгласил мальчишка. Откуда-то из далекого детства вылезла эта глупая фраза, которая показалась ему подходящей для первого знакомства. Зверь только шевельнул ушами, реагируя на звук, но не отводя от него пристального взгляда. При попытке подойти поближе раздалось тихое ворчание и предупреждающе приподнялась верхняя губа, показывая немаленькие клыки. Что они могли сделать с мальчишкой, он явно мог увидеть на примере волков.

– Все, все. – успокаивающе поднял руки мальчишка и опять присел, чтобы не нервировать зверя. – Я не подхожу. Я даже отойду еще чуток. Вот так. Я тут мимо шел, слышу шум. Думаю – надо посмотреть, что это там происходит. А тут ты резвишься. Надо сказать – знатная добыча, я тут возьму немного? Ты же поделишься? А я тут тоже тебе подкину кой-чего. – мальчишка поднялся на ноги и не поворачиваясь к росомахе спиной отошел к одной из ободранных туш волка. Валять по снегу влево-вправо, сдирая шкуру – это оказалось совсем не то, чтобы тащить на расстояние. Пришлось достать топор и разрубить тушу пополам. И все равно было тяжело, еще хорошо, что вокруг была зима и затвердевший снег – это все-таки не голая земля. Подтащить половину волчьей туши по снегу к росомахе, при этом стараясь не переступать невидимую черту, оказалось хоть и тяжело, но вполне выполнимо.

– Вот. Это тебе. – и сразу же ушел назад. И уже отойдя от подальше, спустя какое-то время, услышал чавканье и хруст костей, но оборачиваться не стал, своих дел хватало. Близилась ночь и надо было успеть к ней подготовиться. Он не собирался переться на темноту глядя, да еще с такой горой мяса.

Опытный таежник тратит на устройство нодьи часа полтора. У мальчишки ушло примерно два с половиной. Самое тяжело было – это разрубить поваленную сухую сосну на две части, но, когда на тайгу тихо опустились сумерки огонек между двух бревен, уложенных одно на другое, уже во всю разгорался. Еще один костер, но уже простой, горел в метрах пяти от нодьи, а сам мальчишка вместе с добычей расположился между двумя источниками огня. Между ними он уложил лапник и со вздохом облегчения занялся наконец ужином.

Адреналиновая встряска по добиванию волков, тяжелая работа

на свежем морозном воздухе вкупе с молодым и здоровым телом разожгли у него в желудке такой животный аппетит, что оленью вырезку он просто сожрал полусырой. Облизав запачканные в крови пальцы, прислушался к своему желудку, и кивнув головой кинул на угли еще один кусок. Затем подумал и вырезав из оленьей туши еще один кусок побольше, кинул его рядом с первым. На этот раз он дождался, чтобы мясо хорошо прожарилось и подрумянилось. Большой кусок был убран с углей и остывал в снегу, а свою вторую порцию мальчишка ел с чувством, с толком, с расстановкой, наслаждаясь каждым проглоченным кусочком. Уже с трудом доев, похлопал себя по туго набитому животу. Довольная улыбка расплылась по чумазому лицу. Затем, не откладывая дела в долгий ящик, взял отложенный кусок и пошел к росомахе. В лесу уже достаточно стемнело, и зверь только угадывался в сумерках темным пятном на белом снеге. Только глаза яркими светлячками сверкали в ночной тьме. Мальчишка отметил, что хищник достаточно оклемался, чтобы передвинуться ближе к полутуше волка, где было оставлено мясо, и даже, судя по виду обглоданной кости, успел неплохо перекусить. Правда, судя по оставленному следу, прополз он всего метров шесть-семь и как полз, так и замер, уронив голову на передние лапы. То ли не было сил лечь на бок, то ли мешали раны. Мальчишка так и не смог разглядеть, где и как ранен зверь. Чтобы там не было, но двигаться он был способен, а значит вполне возможно и выздоровеет. Из темноты на мальчишку зеркальным отсверком блеснули зрачки и он, подходя, заранее помахал рукой с зажатым в ней мясом.

– Это опять – я. Надеюсь, не надоел еще? А то я тут тебе мяска принес жареного. Любишь жареное? Хотя откуда тебе знать, что такое жареная оленина. – он молол, что попало, лишь бы говорить и не умолкать. Пока он говорит, росомаха слушает и пока между ними стоит хоть такая связь, он надеялся, что зверь не будет его трогать. А то черт их знает, этих росомах. Вон, совсем недавно лежала и не двигалась, а тут уже ползает вовсю. А на что она будет способна через час или два, а что будет с ней к утру? Было бы обидно оказаться загрызенным росомахой, имея на руках столько шкур и мяса. И убивать… Как-то опаска берет. Он не знал, на что способна росомаха в своем последнем смертельном усилии и проверять это как-то не хотелось. Да и жалко было этого вояку, не побоявшегося в одиночку выйти на схватку с двумя волками и, чего греха таить, победившего их. Мальчишке фактически оставалось только доделать начатую работу и добить побежденных. Как-то несправедливо получалось, если после такой победы это животное вдруг умрет. Хотя, конечно, шуба у росомахи была шикарная.

– На, попробуй. Когда еще придется пожевать жареного мяса. – мальчишка кинул кусок прямо под нос зверю. Тот внешне никак не отреагировал, хотя черная пипка носа заходила ходуном. Глаза же внимательно смотрели на это, издающее какие-то непонятные, но явно не угрожающие дружелюбные звуки, существо, не отводя от него немигающего взгляда. – Может познакомимся? Тебя как зовут? Не хочешь говорить, ну и не надо. Не очень-то и хотелось. А меня… Черт, как же меня теперь зовут? Ну не Витольдом же Андреевичем мне обзываться. – мальчишка задумался. Живое воображение тут же показало ему картинку, как маленький, чумазый Маугли, одетый в лохматые шкуры, из которых спичками торчат ножки и ручки, совершает светский поклон и задрав кверху нос торжественно провозглашает: «Имя мое – Витольд Андреевич Краснов…». – Мда, смешно. Ладно, давай, спокойной ночи и надеюсь волчатины тебе на ночь хватит.

Несмотря на все опасения, ночь прошла спокойно. Может ночное зверье испугало ровное пламя нодьи, может ворчливое рычание росомахи, но никто мальчишку так и не побеспокоил. И он сам, удивительно, но как улегся на лапник спиной к теплу, исходящему от горящей сосны, так и проспал до самого утра, не забывая во сне поворачиваться к огню то одним, то другим боком. Утром проснувшись, умылся снегом и проделал малый разминочный комплекс, который включал в себя только упражнения на гибкость и тренировку с мечом. Существовал еще и большой комплекс, но там уже времени уходило в три раза больше и включали в себя силовые упражнения и тренировки с оружием, с шестом и парой мечей из чертова дерева. Все эти упражнения он разработал сам, сидя долгим вечерами у костра и скрупулезно выкапывая из памяти все, что он смог вспомнить о единоборствах. Все свои воспоминания он аккуратно заносил на бересту специальной заостренной палочкой из чертового дерева. Не все он мог применить сразу, но все равно записывал, рассчитывая когда-нибудь, чем черт не шутит, все выучить и применить. Жизнь впереди, он надеялся, предстояла длинная.