Эдатрон. Том I
Шрифт:
– Блин! – в сердцах воскликнул мальчишка, когда сердце после паузы опять забилось в груди. – Подруга! Нельзя же так! Я же чуть не обосрался! Да я чуть заикой не стал!
Росомаха насмешливо, как показалось мальчишке, фыркнула и уткнувшись мордой в снег вытащила на поверхность здоровенного тетерева. Опять понюхала воздух, вытянув нос в его сторону и видимо убедившись, что не ошиблась адресом, снова фыркнула и не торопясь, как будто скользя поверх недавно выпавшего снега, скрылась между деревьев, оставив птицу.
– Не понял. – озадачился мальчишка. – Это что? Это мне что ли? Ну спасибо, давненько я свежачка не пробовал.
«Свежачка» он не пробовал уже с месяц, с тех пор, как увлекся выделкой шкур и пошивом одежды, так что свежая дичь была ко времени и к месту. Так что вечером у него был тетерев, запеченный в собственном соку. Для таких случаев он специально держал у себя в землянке немного хорошей белой глины, заготовленной еще осенью. Лесной птиц весил, как хороший домашний гусь, поэтому мальчишка, честно отделив половину
На пятый день наконец выбрался на охоту. Не то, чтобы он голодал, кладовая была полнехонька, но старался лишний раз не трогать свои запасы. Только изредка он отгребал в сторону кучу снега, которым каждый раз заваливал вход в погреб, чтобы достать грибов или ягод с орехами. На одном мясе может и можно было прожить, но растительная пища тоже нужна. Цинга ему не была нужна ни каком виде. Черт его знает, сколько времени продлится здесь зима и ему придется ждать появления зелени.
Но пока проблем с пропитанием не было. С местным изобилием лесной дичи трудно было остаться голодным. Зайцы и глухари с тетеревами исправно попадались в силки, а в мордушки, которые он, проломив лед топором, поставил на речке, шла рыба. Не то, чтобы очень большая, но ему на ушицу или даже на жареху раз в неделю хватало. Много ли надо десяти-одиннадцатилетнему пацану, пусть он даже круглые сутки тренируется. По сути дела, ему, после того как он справил себе обновку, ему и делать-то больше нечего было, как изредка ходить на охоту да тренироваться.
От нечего делать он занялся рукоделием, изготовлением всяких безделушек из оленьего рога, но обуреваемый опасениями за свою жизнь все, что выходило из его рук имело какое-нибудь прикладное значение. Как в анекдоте про русского умельца, который чтобы не делал, все равно автомат Калашникова получается. Так сделал себе явару в виде амулета-дракона, украшенного примитивным узором, насколько хватило мастерства и владения ножом. Никто бы и не догадался, глядя на это изделие, что это не украшение, а своеобразное оружие. Ну висит на кожаном ремешке у мальчишки на шее какой-то оберег, ведь это еще надо догадаться, что этой резной костяной палочкой можно ткнуть человека куда-нибудь, например, в глаз, висок или даже просто в мышцу. Вырезал себе несколько костяных наконечников для стрел и даже из одного длинного рогового отростка сделал наконечник для дротика.
А потом настал момент, когда оказалось, что делать ну совершенно нечего. Первое время спасали тренировки, когда, окончив одну, он, не зная, чем себя занять, принимался за следующую. Но нельзя заниматься вечно одним и тем же вечно и его мозг, привыкший к большим объемам информации и решению сразу нескольких дел одномоментно, забуксовал. Ему просто нечем было себя занять.
Особенно это стало понятно, когда однажды целых двенадцать дней шел обильный снегопад и крутила свою карусель поднявшаяся метель. Сидеть взаперти почти две недели, и при этом ничего не делая, оказалось еще тем испытанием. Его нынешнее снежное сидение мало чем отличалось от содержания в камере. Разве что сидел он добровольно-принудительно и не было вокруг и шумов, говорящих о том, что рядом есть жизнь. Только натужно скрипели деревья принимая на свои плечи давящий груз непрекращающегося снегопада. Через пять дней заточенья он во весь голос орал песни, уже не боясь, что привлечет чье-нибудь внимание. Ему казалось, что во всем мире есть только он и снежное безмолвие за занесенной снегом дверцей. Он перепел все, что помнил и о чем имел только смутные воспоминания, своими словами восполняя давно забытые строки, вслух пересказал несколько книг и лишний раз убедился, что память у него хорошая, но, когда сам себе стал рассказывать анекдоты и сам же над ними смеяться, понял, что пора что-то менять.
Он стал чистить снег от входа в землянку до отхожего места, которое на этот раз определил для себя в десяти метрах от своего жилища. Отходить дальше он не решался, помня всякие слухи о том, как люди замерзали насмерть, потерявшись в двух шагах от жилища и не в силах его найти. В такой снегопад это было бы неудивительно. Правда сама зима была на удивление теплой. Мороз был градусов десять-пятнадцать, но при тихой и снежной погоде совсем не ощущался. Он сам понимал всю бесполезность такой работы, когда очищенную от снега тропку к утру опять заваливало снегом, да так, что и следов не оставалось от его прежних усилий. Но это имело хоть какой-то смысл, и он каждый день упорно выбирался наружи и разбрасывал в стороны снежные сугробы.
В один из таких выходов к нему в гости опять пришла старая знакомая. Когда он, спустя полчаса тряски дверью, чтобы освободить ее от навалившего снаружи снега, выбрался наконец наружу, запыхавшийся от вполне ожидаемого, но от этого не ставшего милым труда, первым кого он встретил была росомаха. И потом он хоть кому мог поклясться, что ее морда в тот момент выражала ехидство и насмешку. Весь злой от долгого сидения в снежном плену, от окружающего белого безмолвия и сопутствующей этому тоски, он вызверился на первое же живое существо, встретившееся ему,
– Что радуешься, морда ты звериная?! Ты, блин! Где-то гуляешь, а я тут как пень сижу и ни с места! Иди, гуляй дальше… – от какого-то детского чувства обиды ему не хватало слов и он, не зная, что еще сказать от избытка чувств ухватил в охапку снега, сколько смог загрести, и швырнул ее в росомаху. Та одним слитным движением отскочила в сторону и недоуменно и с интересом уставилась на этого странного мелкого двуногого. А странный двуногий разбушевался. В досаде, что не смог в нее попасть, он хватал новые и новые порции пушистого невесомого снега и швырял в нее с невнятными криками. Вреда он причинить никак не мог и ей было непонятны все эти телодвижения, но потом до нее дошло: с ней играют! Она игриво закрутилась вокруг мальчишки, поднимая широкими лапами снежную взвесь, пару раз кувыркнулась, а затем припала к земле, как бы приглашая его нападать. Мальчишка не заставил себя ждать и с воплями бросился на нее. Росомаха не казалась такой уж большой, хотя была крупнее своих земных собратьев, и с первого взгляда показалось, что он быстро с ней справится. Во всяком случае, даже несмотря на свой детский возраст, он был килограмм на пять тяжелее зверя и прошлое дзюдоиста и постоянные тренировки давало ему хоть какое-то преимущество. Это он так думал. Но первое же столкновение доказало всю глубину его заблуждений. Из-за некоторой косолапости и пушистого меха она производила впечатление плюшевой игрушки, мягкой и податливой, но под шикарной шубой оказались стальные мускулы и гибкое жилистое тело. Она легко увернулась из его рук и легонько куснула его за плечо. Он бросил ей в морду снега и, пока она смешно отфыркивалась, все-таки умудрился обхватить ее руками. С таким же успехом он мог обхватить кусок бревна, такое же твердое и неподатливое. Вместе они катались в глубоком снегу, поднимая своей возней облака снежной пыли. Накатила вдруг безудержная веселая храбрость и мальчишка, позабыв, что имеет дело с опасным лесным хищником, чья свирепость у северных народов Земли вызывала мистическое чувство, без всякого страха хватал зверюгу за морду, хвост, за все, что попадало под руку, стараясь оказаться сверху. Потом он и сам не помнил, что орал высоким мальчишеским голосом, но в голосе его был восторг и радость, что наконец он не один в этом сказочном лесу. В какой-то момент его рука оказалась в пасти росомахи, она сжала свои страшные клыки и тут до него вдруг дошло, с кем он затеял эти дурацкие игры. Стоило ей посильнее сжать свои челюсти и от его такой тонкой и хрупкой кисти останется только одно воспоминание. О силе укуса росомахи он и раньше читал, и видел воочию в ее схватке с волками. Страх запоздало коснулся разума, но мальчишка тут же отбросил его прочь.
– Эй! Чего шалишь? А ну отпусти. – он старался говорить спокойно, не показывая страха и у него получалось. Он не стал ворочать кистью руки, попавшей в пасть росомахи, чтобы не провоцировать ее рефлексы, а деловито подсунул в пасть вторую руку и стал раздвигать мощные челюсти. – Ну, ну, не балуй, ишь надумала чего. Зубки-то разожми, вот так…
Видя его реакцию, росомаха сама разжала челюсти и тут же облизала руку, а затем оскалила клыки в веселой ухмылке. Во всяком случае у него сложилось такое впечатление. Он еще полежал в снегу, отдыхая, в то время как зверь наворачивал вокруг его лежащей тушки круги. Видно не наигралась. И вообще она напоминала ему капельку ртути, ни на миг, не оставаясь без движения, но он-то не был лесным зверем и, хотя он считал себя уже достаточно тренированным, но должен был признать, что в сравнении с росомахой был если не на десятых, то на вторых ролях точно. Впрочем, мальчишка не комплексовал по этому поводу, как говорится – каждому свое, росомаха немного развлеклась, а он отошел от обуревавшей его в последнее время тоски. Хоть она и зверь бессловесный, но все-таки – живое существо и он почувствовал, что все его мрачное настроение улетучилось, как будто его и не было. В благодарность он вытащил из землянки кусок мяса и бросил его зверюге, правда не забыв отрезать от него и для себя внушительный шмат примерно на килограмм весом. Кусок был достаточно большим, поэтому хватило на обоих. Еще бы, это был его недельный запас, который он раз в неделю пополнял, залезая в погреб. Каждый день нырять в погреб, перекидывая при этом массу снега, да еще демаскируя свое хранилище, он считал ненужным и даже вредным делом. У него оставался еще небольшой запас мороженного мяса, но потом придется переходить на копченую кабанятину, но хомяк в его душе оказался хищником пострашнее росомахи и потребовал не трогать запасы, а идти на охоту.
На охоту он отправился на следующий день, прямо с утра и хорошо подготовившись. Все-таки он долгое время не выходил в дальние походы. Взял с собой и новые стрелы с наконечниками из оленьих рогов, теперь он мог рассчитывать и на дичь, покрупнее зайцев и глухарей. Увязалась за ним и росомаха, видимо подумав, что это какое-то новое развлечение. Она вообще оказалась довольно игривым существом, всегда готовым покувыркаться в снегу. Ну с такой шубой это было неудивительно. А судя по еще не стершимся белоснежным клыкам, она была довольно молода, что объясняло ее некоторую доверчивость и склонность к легкомыслию в обращении с мальчишкой. Его это больше чем устраивало. Он и так подумывал в дни своего заточения заиметь какую-нибудь живность, на вроде собаки. А чем росомаха хуже?