Эдельвейсы — не только цветы
Шрифт:
Все эти дни Наталка держалась поблизости от Донцова. Он был для нее в пути самым верным другом и товарищем. Но она не допускала, чтобы он коснулся ее плеча или взял за руку. Когда Степан, будто нечаянно, задевал ее, она, вспыхнув, отстранялась.
Все устали и уже присматривались, где бы поудобнее расположиться на отдых.
— Пожалуй, вон там, на гребне, — предложил Донцов. — Там ветерок, и виднее оттуда…
Солдаты потянулись за ним на гребень. Не дойдя шагов пять до намеченной точки, Степан выдохся, вскинул
— Привал!
Усталость сковала языки. Приятно было закрыть глаза и помолчать. И все же кто-то заговорил о небе, которое и впрямь было необыкновенным: иссиня-темным, в одну краску. Сгущенная до предела синева, и ни тучки, ни облачка…
— Почему оно такое, Степ? — пододвинулась ближе Наталка. — Вон на краю аж фиолетовое.
— Как чернила, — уточнил Петькин.
— Шут его знает, — отозвался Донцов. — Может, гроза какая невиданная… По-моему, лучше идти.
Встав, он поднялся на гребень да так и застыл на месте. Внизу, утопая в зелени, лежал большой южный город… А за ним небо… Да нет же, какое там небо, это же море!..
— Товарищи, море! — закричал Донцов. — Мо-о-ор-е-е! Наше Черное море!
Взволнованный, восхищенный, не заметил, как подошла и оперлась на его руку Наталка. Уставшая, обессилевшая, но довольная, она смотрела на город, на море, которое видела впервые и сияла от радости.
В этот миг она показалась Степану той единственной, ради которой можно решиться на все: вернуться, например, и снова перейти горы. Он готов, пусть только скажет. Пусть пожелает…
А Наталка думала о Сергее. Ведь он где-то здесь, в Сухуми. И прежние мысли, что лейтенант мог не долететь, погибнуть в пути, больше не приходили ей в голову.
Узкая, кривая улочка, каких еще немало на окраинах, приняла их, пришедших с гор, ввела в город. Наконец-то все муки и лишения позади, осталось самое легкое — явиться к коменданту и определить солдат в госпиталь. Улочка неожиданно повернула влево, расширилась. В небольших чистых двориках — тишина, уют. По лицам людей видно — они пока спокойны: война хоть и близко, а в город не заходит.
На перекрестке показался патруль.
— О волке словечко, а волк недалечко, — выпалил Петькин.
На его слова никто не обратил внимания: Петькин часто говорил невпопад. Иной раз такое ляпнет, что, как говорится, уши вянут.
От ворот деревянного дома отделились еще двое с красными повязками на рукавах. Один в кителе, в начищенных до блеска сапогах, ремни наперекрест… Офицер? Да нет, старшина! «Вот вырядился — за генерала принять можно», — подумал Донцов. Не дойдя шагов десять, старшина остановился.
— Что за процессия? — начальственным тоном спросил он. — Кто старший?
— Все старшие, — выпалил Петькин.
— У вас в петлицах два треугольника, а ведете себя, как ребенок… Вы, что ли, старший?
— Никак нет!
— Да, я старший, — спокойно ответил Донцов. — Что вам надо?
— Что нам надо, мы сами знаем!
От этих слов пахнуло грубостью, высокомерием. Чего хочет этот старшина? А тот, разглядывая уставших, запыленных солдат, не отставал:
— Откуда идете, спрашиваю?
— Были у тещи на блинах, да вот домой поспешаем, — снова вмешался Петькин.
— Что еще за шутки! — строго взглянул на него старшина. — Документы есть?
Донцов достал из кармана красноармейскую книжку. Старшина полистал ее, смотря то на солдата, то на записи в книжке, словно в чем-то подозревая его. Наконец вернул документ, приказал отойти в сторону.
Донцов присел на обочине, опустил ноги в кювет и стал ждать, когда закончится проверка. Рассматривая солдатские документы, старшина задавал вопросы, но ответы выслушивал не все, было видно: он чем-то озабочен, что-то очень беспокоило его.
— О, да тут девушка! — оживился, увидев Наталку. Подошел ближе. — Прошу документики.
— Я из Выселок… — девушка заметно волновалась. — Бежала я… Там немцы…
— Она с нами, — вмешался Донцов. — В скалах за ранеными ходила. Варила…
— Я вас не спрашиваю! — резко обернулся старшина. И опять к девушке: — Предъявите документы, гражданка.
— Нет у меня… Там, в Выселках, остались.
— Так-с. Бежала, значит, с территории, занятой врагом?
— Да… то есть они, немцы, только вошли…
— Товарищ старшина, — поднялся Донцов. — Девушка не хотела, чтобы ее увезли в Германию.
— Сядьте, рядовой.
— Товарищ старшина…
— Я сказал — сядьте и замолчите.
Девушка стояла ни живая, ни мертвая.
— По-немецки знаешь?
Наталка взглянула на Донцова, будто собираясь опросить совета, но тут же решила — говорить все, как есть. Да, знает… еще в школе… с самого детства… И заключила: если что нужно, готова перевести…
— Так-с, — сказал старшина. — Все раненые в госпиталь… Вон туда, вниз по улочке… Совсем близко. А вы, гражданка, с нами…
Аккуратно одетый солдат шагнул к девушке, снял винтовку с ремня. Молча, одними глазами, показал на дорогу. Побледневшая Наталка нерешительно шагнула и почему-то оглянулась. Донцов вскочил с места:
— Она многим спасла жизнь. Что вы хотите от нее?.. Это же…
— Отставить!
Но разве Степан мог успокоиться? Он стал доказывать, что Наташа Нечитайло — колхозница из хутора Выселки — настоящая героиня. Еще там, дома, обезоружила немецкого офицера… Она, если хотите, партизанка… Но все это лишь подливало масло в огонь, настораживало старшину. На него не действовали никакие доводы. Больше того, своей горячностью, упорством Донцов навлек подозрение на себя.