Единорог и три короны

Валери Альма-Мари

Улыбка сползла с лица виконта:

— Мадам, носить этот мундир имеет право лишь дворянин, зачисленный в батальон по приказу короля.

— Но я зачислена по приказу короля! С сегодняшнего дня. Шевалье д’Амбремон вам это подтвердит.

Изумленный датчанин произнес укоризненно, на сей раз уже не пытаясь шутить:

— Вы отдаете себе отчет, что, втянув меня в свои забавы, ставите под удар мою репутацию? Это грозит мне бесчестьем. Неужели вы хотите погубить меня?

— Послушайте, виконт, я сказала вам истинную правду. Да и зачем мне

подставлять вас? Я не желаю вам зла, поверьте! Клянусь, у меня нет никаких задних мыслей, и ваши подозрения просто оскорбительны!

Девушка говорила с такой искренностью, что галантный офицер решил уступить. Да и как отказать прелестной блондинке? Он быстро ушел, а через минуту вернулся с желанным мундиром.

— Я носил эту форму четыре года назад, когда только приехал из Дании. Тогда я был пониже ростом, так что вам он придется впору.

Девушка, которую переполняло чувство благодарности, поцеловала молодого офицера в щеку, отчего тот зарделся. Затем устремилась в кусты, чтобы переодеться, совершенно забыв, что одета не в простенькое крестьянское платье! Она никак не могла сладить в одиночку с этим сложным нарядом.

Робко выглянув из-за зеленой листвы, она окликнула виконта, который стоял чуть поодаль, повернувшись спиной, и попросила помочь ей. Тот поспешно подбежал, на секунду заколебался, а затем стал расшнуровывать корсаж. Пальцы у него подрагивали, он старался не думать о бархатной коже, к которой временами прикасался. Слыша его учащенное дыхание, Камилла понимала, как он взволнован, но это ее ничуть не пугало. Конечно, Ландрупсен не из тех, кто поступил бы бесчестно с доверившейся ему девушкой!

Наконец ей удалось избавиться от своих обременительных юбок, а мундир она уже натянула сама. Форма была великовата, однако в первые дни это большого значения не имело.

Выйдя из кустов, она одарила датчанина сияющей улыбкой:

— Сударь, я горжусь знакомством с таким безупречным дворянином, как вы. Мы скоро станем друзьями, уверена в этом.

Молодой человек не решился сказать, что надеется на большее, нежели просто дружба. Он и так испытал слишком много волнений за один день!

Они направились в казарму. Виконт шел чуть впереди, показывая девушке дорогу в фехтовальный зал. Если она просто посмеялась над ним, то это сразу же выяснится. И он был готов нести полную ответственность за последствия.

26

Филипп считал, что избавился от Камиллы по крайней мере на несколько дней. Небрежно прислонившись к обшитой дубовыми панелями стене, он беседовал с двумя сослуживцами и, судя по всему, пребывал в отличном расположении духа. Время от времени он поглядывал на шестерых фехтовальщиков с видом человека, привыкшего наблюдать за схватками лучших мастеров клинка. Каждый выпад сопровождался громким возгласом, заглушавшим разговоры — в зале находилось много офицеров, которые пришли сюда потренироваться и поболтать.

Внезапно наступила оглушительная тишина. Все

головы повернулись к двери, и на всех лицах выразилось крайнее изумление. Шевалье д’Амбремон также взглянул туда, и с губ его едва не сорвалось проклятие — на пороге стояла Камилла в форменном мундире!

Она держалась очень прямо и выглядела необыкновенно хрупкой, однако в ней не чувствовалось никакого смятения или растерянности. Она спокойно изучала убранство зала и офицеров, а за спиной ее переминался с ноги на ногу явно встревоженный виконт Ландрупсен — очевидно, именно ему девушка и была обязана своим мундиром!

Филипп быстро направился к ней, и она на секунду испугалась, увидев, какой злобой полыхают его черные глаза. Но он заговорил ровным тоном, с преувеличенной вежливостью:

— Входите же, мадемуазель де Бассампьер, я должен представить вас личному составу батальона. Господа, приказом его величества в нашу часть назначена офицером вот эта молодая особа. Разумеется, нам непривычно иметь в своих рядах женщину, но такова воля короля, и я надеюсь, что вы окажете Камилле де Бассампьер подобающий прием.

Это известие произвело эффект разорвавшейся бомбы. Дворяне, все ближе подходившие к дверям, в безмолвии выстроились полукругом, не сводя глаз с девушки.

Первым подошел к ней, чтобы поздравить, Микаэль де Ландрупсен. Датчанин внутренне ликовал — Камилла не солгала ему! Следуя его примеру, еще несколько молодых офицеров обратились к незнакомке с дружеским словом. Камилла прочла в их глазах любопытство, смешанное с восхищением. Их явно ослепила ее потрясающая красота, и они сочли, что присутствие женщины в батальоне сулит им в будущем приятные минуты.

Все остальные выжидали. Привыкнув подчиняться королю без рассуждений, они все же не могли скрыть удивления — подобное решение казалось им противоестественным. Один из офицеров вышел из зала, не сказав ни слова и не пытаясь скрыть своего недовольства. Другие повернулись к Филиппу, чтобы громко выразить свое возмущение; особенно негодовал тот, что был постарше:

— Если это шутка, д’Амбремон, то я не считаю ее удачной! Нельзя играть честью нашего батальона.

— Это не игра, Виллерман, повторяю, такова воля короля, — холодно ответил шевалье.

— Король просто потерял голову! Подсунуть нам женщину! Что же он еще от нас потребует? Может, заставит пряжу ткать?

— Придержите язык, маркиз, вы перешли все границы, оскорбляя своего суверена!

— Это он оскорбил нас, навязав женщину! Мы солдаты, черт побери, и поступили на службу, чтобы сражаться!

— Она тоже, — нехотя промолвил Филипп.

Он проклинал в душе офицера, который вынудил его стать на защиту мерзкой девицы. Но тут в разговор вмешалась Камилла.

— Позвольте мне самой решить эту проблему, шевалье, — отчетливо произнесла она. — И, повернувшись к маркизу де Виллерман у, спросила: — Что именно вас не устраивает во мне, сударь? То, что я женщина, или то, что я не умею владеть оружием?