Единственная. Твоя

Мун Эми

Любава смотрела на светлеющее небо и изо всех сил старалась не думать, что происходит в стенах дома.

Этой ночью она не спала. Осталась в доме Рады, которая, оказывается, знала планы Данияра. И уговаривала не мешать им. Смириться.

Но как это возможно?! С каждой секундой Любава накручивала себя все больше, но когда была готова уже бежать в ночной лес, на пороге появился Данияр. Вместе с Варварой…

Любава плотно зажмурилась.

Вид окровавленного подола до сих пор стоял перед глазами.

Данияр сразу ее не заметил, подбежал к постели,

куда и уложил девушку, и лишь потом понял, что она тоже тут — стоит в дверном проеме.

Их обоих Рада и выгнала, сказала, что не пустит… Только Олесе позволила войти.

Любава тихонько выдохнула.

Не глядя, нашла руку Данияра и слегка сжала. Пальцы мужчины были совершенно ледяными. Согреть бы их в ладонях или обнять напряженные плечи, но Любава не шевелилась.

А в голове крутилась лишь одна мысль — только бы все обошлось.

Какие бы чувства она ни питала к Варваре, но смерти ей не хотела. А ребенку тем более.

Как же все сложно, запутанно и…

Громкий детский плач заставил подскочить на ноги. И не только ее.

Данияр бросился к двери, но на его лице Любава успела заметить облегчение. И самой тоже, как ни странно, стало чуточку легче.

Ребенок жив — это главное!

Данияр исчез в доме, а она осталась топтаться на пороге.

Без нее хлопотно. Да и не красиво это. Как не крути, Варвара все прекрасно понимала, так что попадаться ей на глаза — это лишний раз тревожить, а ведь неизвестно, в каком женщина состоянии.

Но через несколько минут из-за двери показалась Рада.

— Зайди, — кивнула ей. — Варвара поговорить хочет.

Под коленками враз ослабело. О чем им разговаривать? Две соперницы, обе друг друга на дух не выносят… Но Любава зашла.

В глаза сразу бросился Данияр, а рядом Олеся с ребенком на руках. Лицо женщины было заплаканным и до того несчастным, что Любаве подурнело.

Нехорошо все это.

Но кое-как она заставила себя подойти к кровати, на которой лежала девушка. Кожа ее была бледной, а черты заострились.

— Варвара, — позвала тихонечко, и веда открыла глаза.

Поморщилась.

— Имя дочери моя мать выберет, — шепнула едва слышно, но внятно. — А ты… Ты ребенка пальцем не тронешь. Иначе… убью.

Варвара запнулась. Обвела комнату мутнеющим взглядом и тяжело вздохнула. А у Любавы сердце в подпол провалилось.

— Все хорошо будет, — пробормотала, ругая себя, что никак не придумать слов поддержки.

А на губах Варвары расцвела хорошо знакомая кривая ухмылка. Холодная… гордая.

— Жалеешь? Ну и… дура. Я бы не пожалела.

Девушка вновь прикрыла глаза.

А Любаву кто-то взял под локоть и повел к выходу.

— Пойдем, девочка, — пробормотал над ухом голос Рады. — Больше тут ничего не сделаешь… Каждому прано или поздно по его деяниям, такова жизнь.

Над головой беззаботно чирикали птицы, ясно светило солнце и лесная свежесть хмелила голову, но Любаве казалось, что вокруг ночь непроглядная.

В то утро с первыми лучами солнца Варвара перестала дышать. Рада говорила,

что ей не было больно… никакой агонии, метаний и всего остального. Просто уснула, но без возможности проснуться.

Но это было слабым утешением.

Любава никак не могла избавиться от острого чувства жалости к глупой и гордой веде. Но больше ранила сердце боль Олеси.

Любава покосилась на женщину, баюкавшую на руках внучку. Ее глаза были опять красны от слез, а губы искусаны.

— Она так похожа на Александра… — произнесла Олеся неожиданно.

Незнакомое имя заставило повернуться и уже пристальнее взглянуть на веду. Седьмой день прошел с того времени, как угасли искры погребального костра, и все это время Олеся вела себя будто не живая. Почти не ела, не говорила ни о чем и спала тоже мало… Безотрывно находилась рядом с ребенком. Сама ухаживала, никого не подпускала, кроме Рады и Данияра. Но те не слишком докучали вниманием, понимая, что сейчас ей это жизненно необходимо.

— Александра? — переспросила негромко, и Олеся кивнула.

— Отец Вареньки. Я его любила… Больше жизни, больше своей гордости. На все готова была ради него, но… — женщина запнулась и прикрыла глаза. — Но только не стать любовницей. Когда мы встречались, он решил жениться на другой…

Любава схватилась за амулет и прижала к губам. Какой ужас! Это же… это бесчеловечно! Подло!

— … Он утверждал, что это фиктивный брак, — тихо продолжила Олеся. — Ради связей и наследников. Сказал, что подумает над возможностью ЭКО с той женщиной, если вести себя паинькой буду. Представляешь? Подумает он! А когда я попыталась порвать с ним — под замок засадил. Я все же сбежала потом… Александр ведь не признавал слова «нет». Упрямый, гордый, жесткий, словно камень… Варенька пошла в него характером… Но все равно это я во всем виновата!..

И по щекам Олеси хлынули слезы.

Не могла этого Любава вынести! Обняла за плечи, попыталась утешить, но веда словно и не слышала.

— … я не должна была ее так баловать! — продолжила горько. — Потакать капризам, любым желаниям… А когда она захотела Данияра себе — мне стоило догадаться, что Вареньку ничто не остановит. Ни мой запрет, ни дурные последствия. Она ведь обманула меня… Сделала вид, что поняла, и вела себя равнодушно. Год выжидала, за нос меня водила. А потом оглушила новостью о замужестве! Вот тогда я стала догадываться, что дело нечисто, но… струсила. Я опять струсила, Любава! Испугалась ее потерять! Понадеялась, что все обойдется, но…

Олеся запнулась и крепче прижала к себе спавшую девочку. Малышка вкусно чмокала пустышкой и не подозревала, какой разговор сейчас происходит.

— … но ничего не обошлось, — хрипло выдохнула женщина. — Девана строга к своим дочерям. Мы платим за силу одиночеством. И собственными жизнями, если нарушаем законы богини. Но запрет для Вареньки всегда был вызовом… А я… Я — дурная мать, не сумевшая воспитать ребенка…

И веда замолкла. А Любава растерянно провела рукой по щеке. Мокрая. И сердце тоже плачет.