Единственная
Шрифт:
– Это мы заготовили на зиму. Отличный витамин. Я вам дам с собой, только банку верни. Банки дефицит.
Руфина вела ее по длинному коридору. Толкнула дверь в торце его.
– Ау! К нам гости.
На кровати лежал мальчик лет десяти и смотрел на них сияющими глазами.
– Это Мика - мой сын. Вернее, я его дочь, потому что он умнее, талантливей, образованней и мудрее меня. Покажи.
Руфина взяла с пюпитра, лежавшего на животе мальчика, лист с рисунком.
– Это кто?
– Это портрет Жоржа
– Отлично! Посмотрите, - Руфина протянула лист Надежде, - как будто был вместе с нами.
– А я и был, можно сказать. Ты так интересно рассказала.
Надежда потрясенно рассматривала карандашный рисунок. Этот мальчик был настоящим художником.
– Я принесу тебе повесть Мериме "Кармен". По этой повести написана опера, и, конечно, либретто бледнее.
– Пьем чай.
Руфина необычайно быстро и ловко накрыла на стол, подвязала Мике белоснежную салфетку взбила подушки, помогла мальчику сесть и поставила перед ним тарелку.
– Мама, можно я буду есть палочками.
– Он гордится тем, что умеет есть, как китаец, - Руфина сняла с полки длинные деревянные палочки, протянула сыну.
– Давай, Мяо-мяо.
Комната была крошечной, почти половину занимала кровать, другую - стол и этажерка с книгами.
– Мы с ним валетом, - ответила Руфина на ее незаданный вопрос, а когда приезжает кто-нибудь из друзей - спят на столе или под столом.
– Евдокия Михайловна приходила, - сказал Мика, ловко орудуя палочками.
– Как она?
– По-моему грустная. А вот и еще один член нашей семьи. Смотрите, какое чудище. Заходи Арсений, здесь все свои.
На форточке сидел огромный кот с круглой башкой и огромными настороженными глазами.
– Я знала одного кота в Лениграде, и что интересно - тоже Арсения, они даже похожи.
– Нет, наш ни на кого не похож. Он все понимает, как человек.
Кот мягко спрыгнул на кровать, и Надежда заметила, что под ватным одеялом, будто пустота, там, где должны были обозначаться ноги.
– Арсений очень любит Мику и иногда приносит ему в подарок полузадушенную крысу. Попробуй этот студень. Если очень повезет, дают без лимита в магазине трамвайного депо. Мне сегодня утром повезло.
Серый холодец оказался вкусным. Но от второго куска Надежда отказалась: в этой комнате смешались нищета и экзотика.
На стенах - красивые веера, и несколько кусочков пиленого сахара в фарфоровой, белой с синем, сахарнице. Чай пили вприкуску.
Руфина очень понятно объяснило, как делать курсовую, дала книгу с чертежами редукторов.
– Из нескольких тебе нужно как бы собрать один. Разница в деталях, и главное - в размере шага.
– Хотите я вам нарисую чертеж. Он будет маленьким, но по всем правилам.
– Это идея!
– Нет. Спасибо, милый. Мама мне все хорошо объяснила.
Возвращаясь домой, она пыталась представить Васю, делающего для нее чертежи, и не могла. Абсурд! А ведь мальчики почти ровесники. Дело в том, что Руфина - мать не чета ей. Вернулась из оперы и рассказала и даже, наверное, спела, а она только и знает: "Уроки выучил, зубы почистил?" Иосиф же вообще им и не занимается.
Вот и теперь. Какой смысл торчать в Сочи до конца октября? Делает коронки на зубы. За месяц все можно закончить, а дальше что? Какой-то хитрый умысел в этом сидении есть. Пишет письма на листочках из блокнота синим карандашом. Почему-то этот карандаш раздражает и то, что некоторые послания сочинялись "под парами". По почерку видно и по интонации. Иногда совсем несуразное: "Ты что-то в последнее время начинаешь меня хвалить. Что это значит? Хорошо или плохо?" или "Живу неплохо. Ожидаю лучшего".
Какой пронизывающий холод, он добирается до сердца, до души. В той нищей комнате счастья больше, чем в ее кремлевских хоромах. Странная ситуация: Руфина не знает, кто она. Товарищи не посвятили ее: уверены, что знает и поэтому подлизывается. А она не знает. Пока. Ждать, когда скажут, или сказать самой? Но как?
Она сидела, нахохлившись в дребезжащем промерзшем автобусе. Окна в инее, надышала кружочек, как раз во время - перекопанный, перегороженный заборами Охотный ряд. Надо выходить.
Все разрешилось само собой. Неделю просидела дома после операции гланд и аденоидов. Без наркоза. Профессор Свержевский был потрясен, когда она попросила не делать наркоз. После Мариенбадских сеансов боялась не контролировать себя. Боль была адская, но вытерпела, конечно, и заслужила одобрение Свержевского: "Без наркоза эта операция проходит для больного и для хирурга надежнее. Так что вы были правы, мужественно решив пройти испытание болью".
Много занималась с Васей и Светланой, перештопала, перелатала все их вещички, и главное - вчерне изобразила этот поганый редуктор. Оказалось, в общем-то, даже не очень сложно. Федя научил перерисовывать через стекло и теперь в ее спальне на двух табуретах лежало толстое стекло со стола Иосифа, под ним лампа, и дело пошло веселее - с "грязного чертежа" копировала на чистый ватман.
Вечерами прибегала Ирина. Худенькая, бледная. У нее, как всегда, все было вперемешку: лезгинка Максаковой в новой опере "Алмас", перипетии отношений с заместителем начальника кремлевского гаража, листовки, которые появились на улицах, новое на Семеновой, и, расширив глаза: "Волна крестьянских восстаний. Подавляют с помощью артиллерии и отравляющих газов".
В артиллерию и отравляющие газы не верила - Ирина всегда была склонна к преувеличениям, а про листовки спросила, нет ли у Ирины показать Иосифу.