Единственная
Шрифт:
— Домашняя женщина?
Я имею в виду… Ну, скажу так: она меня очень любит — я это точно знаю, но не делает того, что делают все любящие матери: не готовит мне что-нибудь вкусненькое, не убирает мою комнату, когда я в школе, не готовит со мной уроков… Ну, и прочее. — Тревис улыбнулся. — Это, впрочем, хорошо, что не суется в мои уроки.
— С ней будет все хорошо, это точно, — снова повторил Джордан.
Тревис смотрел в пол.
— Я надеюсь, — только и сказал он.
«Какая
Джордан взял стул, сел рядом, ожидая, когда она проснется. Как сказать ей про ребенка? Слоун теперь возненавидит его. Что ж, разве он сам не презирал, не ненавидел себя с той минуты, когда в самолете у нее начался приступ? Доктор предупреждал: покой и щадящий режим. Он не послушался, не запретил ей все поездки, теперь они оба расплачиваются. Он вел себя как законченный, самолюбивый эгоист. Ему нравилось, что Слоун ездит с ним, — она была ему нужна.
Слоун опять беспокойно заметалась в постели, пытаясь что-то сказать.
— Уйдем отсюда… — шептала Слоун. — Сейчас же пойдем… до того, как они придут…
Джордан наклонился к ее лицу.
— Все в порядке, — нежно прошептал он, — ты спасена, дорогая.
Но Слоун продолжала говорить что-то непонятное:
— У меня будет ребенок… Если они нас схватят… они не должны поймать нас… Господи, они заберут моего ребенка…
«Что она говорит? А… о врачах, будто они хотят забрать у нее ребенка…»
— Полиция нас не поймает, Родди, — снова послышалось бормотание Слоун, — мы не можем попасть в тюрьму, нет, нет!.. Они заберут ребенка… Родди, я не могу родить ребенка в тюрьме, Родди…
«В тюрьме? Что она говорит? Родди, кто это, черт возьми?» — Джордан ровным счетом ничего не понял.
Слоун снова погрузилась в забытье, — и вернулась — бессознательно — в свой родной город, к событиям, которые происходили когда-то давно. Она была на шестом месяце беременности, но выглядела так, словно вот-вот родит. Они сидели за столиком под красным тентом.
Она, Сэмми, и Родди Дэниел, ее старый приятель. Что говорить, Родди много сделал для нее, Сэмми, — и любовь с ней крутил какое-то время. Тут тоже не возразишь ничего. У них была любовь.
— Сэмми, я думаю, ты волнуешься зря! — И Родди сунул в рот кусок сосиски. — Фараоны нас не засекли. Просто старый хрыч гнет свое — ты понимаешь, о чем я…
— Родди!
— Ты же знаешь: я говорю тебе правду, мне нечего скрывать.
—
Родди засмеялся.
— Да брось ты, Сэмми! Ты столько этим занимаешься — и никогда ничего не боялась.
— Но сейчас ситуация изменилась, Родди. Ребенок…
— Слушай! Ребенок для нас слишком дорогое удовольствие. — Родди отпил большой глоток кофе. — Откуда ты думаешь взять на него деньги? Пойдешь на работу — в твоем-то положении?
Да и куда? Даже со своей бумажкой об окончании колледжа сможешь устроиться разве что официанткой в какую-нибудь забегаловку. Много честным путем не заработаешь.
— Не говори лучше ничего, — попросила Слоун.
— Но ты помнишь, — этот тип на все способен?
— Да, да, помню! — Слоун придвинула к себе тарелку. — Но я обязательно буду матерью, запомни это. И еще: я не хочу, чтобы мой ребенок родился в тюрьме.
Опять этот Родди… кто же он такой, в самом деле? Почему Слоун опасается, что ее ребенок родится в тюрьме?
— Когда я смогу ее увидеть? — Тревис не хотел уходить из больницы.
— Не скоро, малыш, — принялся уговаривать его Джордан, — мама сейчас спит, ей ввели снотворное. Она перенесла такую боль, — ей нужен отдых.
— Но с ней точно все будет в порядке?
— Да, я же сказал… Только ей придется какое-то время пробыть в больнице, чтобы прийти в себя.
Тревис снова нахмурился:
— Так когда же мне разрешат ее навестить?
— Думаю, завтра. — Джордан обнял мальчика за плечи. — А сейчас тебе, наверно, лучше пойти домой к Эмме.
Тревис открыл было рот, чтоб возразить, но Джордан опередил его:
— Ты ничем сейчас не сможешь помочь маме. Нам, мужикам, в этих случаях остается только ждать. А дома это намного удобней, не правда ли?
Тревис кивнул.
— Я обязательно тебе отсюда позвоню, если что-то изменится. Даю честное слово.
Слоун открыла глаза: она различала цвета и краски, но все предметы плавали в тумане. Во рту пересохло. Слоан попыталась что-то сказать, но едва пошевелила сухими губами:
— Пить…
Кто-то наклонился над ней: Слоун не могла понять, кто это.
Почувствовала запах знакомого одеколона. Может, показалось?
— Джордан…
— Я здесь, дорогая.
Наконец ее глаза смогли различить предметы.
— Где я?
— Ты в больнице, дорогая.
«Больница, все еще в больнице!» — Эта мысль ужаснула ее. Она все вспомнила.
— А ребенок?
— Врачи сказали, что все будет хорошо.
«Он что-то скрывает от меня, я вижу по глазам».