Единственный

Летова Мария

— Может, ты слушал невнимательно? — спрашиваю раздраженно.

— Может, мне просто на хер ее послать? — отзывается он злым эхом. — У нее реально мозги ребенка. Я это не вывожу.

Я поджимаю губы, даже несмотря на обиду к Божене, слышать подобное мне неприятно.

— Честно, я думал, с ней будет проще, — продолжает. — Я имею в виду, по сравнению с тобой. Она… послушная, и вообще… блядь, послушная, да. Родители от нее в восторге. Они уже имена нашим детям придумывают. Она с ними зависает постоянно, матери дарит скатерти,

тарелки…

— Хватит, — прошу его тихо. — Мне это не нужно знать…

Он замолкает и сильнее жмет на газ.

Со сбившимся дыханием я смотрю на убегающую вперед дорогу, чувствуя противный осадок на душе. Но мы приближаемся к кольцу, и я радуюсь, что сейчас повернем назад.

— Ты мне показалась… дикой какой-то… — снова слышу его голос. — Я уже в первый вечер понял, что дашь ты мне нескоро. Нужно будет ухаживать, как в школе. Конфеты-свиданки.

— Что ты делаешь? — взвиваюсь, когда на кольце он берет правее, уходя на проспект. — Илья! — смотрю на него зло. — Разворачивайся!

— Да не нервничай так. Ты с Палачом на фига связалась? Он же отбитый немного, да и вообще, тяжелый. Такая звезда, пиздец.

— Если захочу с тобой о нем поговорить, так и скажу. Поверни здесь…

Телефон в моих руках оживает, и сердце пробивает ребра. Я подскакиваю на месте, видя входящий от Артура. Нервозность превращается в легкую панику, и через шум в ушах я ору:

— Поверни! Сейчас!

Схватившись рукой за руль, пытаюсь заставить его сменить полосу.

— Блядь! — он отталкивает мои руки и принимает левее, продолжая материться.

— Поворачивай! — требую с дрожью в голосе, ведь телефон звонит опять. — Быстрее… — прошу, когда выезжаем на проспект в обратном направлении.

Ногой я выбиваю по коврику дробь, но пульс слегка успокаивается, когда впереди появляется знакомое кольцо. Я впиваюсь в него глазами, вибрируя вместе с телефоном в своей руке. Минута — и мы его огибаем, а еще через минуту подъезжаем к дому и Илья загоняет машину на то же самое место, с которого десять минут назад отъехал.

В салоне звенящая тишина. Она длится до тех пор, пока не начинаю эмоционально говорить:

— Божена… всегда была… робкой. С самого детства. Неуверенной в себе, хоть я и не понимаю почему. Родители ее очень опекали, тряслись над ней. Она очень домашняя! И с парнями она никогда первая не заговаривала, всегда ждала первого шага от них. А ты… — смотрю на него. — Я была в шоке оттого, что она… так тебя окрутила, сделала первый шаг. Это… — в сотый раз проглотив обиду, продолжаю. — Это значит, что она в тебя влюбилась очень сильно! Как никогда раньше. Раз сделала все это.

— Она хочет, чтобы я был идеальным, — произносит Илья сквозь зубы. — Принцем на побегушках. Я таким быть не хочу.

— Если ты сам все знаешь, зачем тебе мои советы?

— Просто с тобой интересно, — сообщает с легкой усмешкой.

Я вспыхиваю с головы до ног, но

не от волшебства его комплемента, а от понимания, что вряд ли захочу когда-нибудь общаться с ним снова.

Дернув дверную ручку, хочу выйти из машины, но, прежде чем это сделать, поворачиваюсь и говорю:

— Знаешь, я надеюсь, у нее хватит ума самой послать тебя… на хер.

Выскочив из машины, ударяю сандалиями по асфальту, в который закатана парковка.

Свист тормозов за спиной сообщает, что Илья покинул вечеринку.

Телефон молчит. Огибаю черный «Гелендваген» и жму на кнопку вызова, чтобы перезвонить Артуру. В спешке я не сразу понимаю, что высокий силуэт в красной футболке у входа в гараж — это и есть Палач.

Глава 42

Мои движения суетливые: когда прячу телефон в карман, когда подлетаю к Артуру — тоже. Пытаюсь скрыть эту суету всеми силами и ненавижу себя за то, что это не выходит. Голос звучит неровно, когда проговариваю:

— Это мой друг. Вернее, парень моей… подруги. Мы давно не виделись. Поболтали немного.

Выпалив эти слова, наконец-то делаю вдох, и нос заполняют знакомые запахи: запах его одежды, его дезодоранта и шампуня. Они возбуждающие и седативные одновременно.

— Пошли? — обхватываю его пальцы и тяну за руку.

Он не двигается с места, и, задрав подбородок, я все же смотрю ему в лицо.

В свете фонарей и с пляшущими по нему тенями грубоватые черты кажутся острее, или дело в том, что его челюсти плотно сжаты. Взглядом он пригвождает меня к полу, а пальцы, за которые крепко держусь, остаются деревянными.

Мой пульс все еще частит и дыхание сбитое. Проглотив немного воздуха, снова тяну его к дверям гаража.

— Пошли… — повторяю быстро.

— В тачке? — ровно спрашивает Артур.

— Что? — лепечу.

— Болтали в тачке?

— Так получилось.

Произношу это так, чтобы понял — ситуация не стоит выеденного яйца, но его следующий вопрос вгоняет в ступор:

— Ты всем своим друзьям в любви признаешься?

Мои брови съезжаются на переносице, пока разбираю произнесенные слова, пытаясь понять, о чем он говорит.

Это совсем не быстро.

Я соображаю туго, но точно знаю, что в любви я признавалась Илье один единственный раз в жизни.

В тот момент, когда осеняет, в груди поднимается легкая тревога. Меня пугает металл в голосе Артура, таким со мной он не был… никогда…

А еще он коснулся кошмарно личной страницы моей жизни, которую я предпочла бы вырвать и сжечь, ведь события вечера, когда я сделала то самое признание, вызывают у меня стыд за свой поступок. Я не должна была идти за Ильей в тот день в клубе. И если бы выпал шанс прожить его еще раз, я бы не пошла. Не ради Божены, а потому что это было неправильно…