Единство Империи и разделения христиан
Шрифт:
Подпись эта означала беспрецедентное признание Востоком римского вероучительного авторитета. Было бы, однако, ошибкой думать, что обе стороны внезапно обрели одно и то же понимание авторитета в Церкви и одинаковый взгляд на события, последовавшие за Халкидонским собором. Для греков текст libellus означал фактическое признание того, что Римская церковь была последовательно православной в течение последних семидесяти лет и поэтому заслужила роль объединяющего центра для восточных халкидонитов. Для них это по существу было простым признанием ее исторических заслуг. Интересно отметить, что патриарх Иоанн, прежде чем подписать текст, добавил к нему фразу, заявляющую, что церкви «древнего» и «нового» Рима суть единая Церковь. «Я заявляю, — написал он, — что кафедра апостола Петра и кафедра здешнего имперского города едины» [412] . Признавая апостоличность Рима и его первенство чести, эта фраза указывала на тождественность и равенство обеих кафедр в том смысле, в каком это определено 28–м халкидонским правилом, то есть как церквей первой и второй столиц единой Империи.
412
Illam sedem apostoli P'etri et istius augustae civitatis unam esse def"inio// Coll. Avell.; Поел. 159. Ed. cit. P. 608 (ср. также: PL 63. Col. 444A). О том, что подразумевается этой фразой см.: Morrison К.F. Op. cit. P.I 15–116.
Действительно спорным в тексте libellus было
413
Как, например, в Тире, о чем свидетельствует письмо епископа Епифания Константинопольскому собору (Mansi. VIII. 1073–1082).
414
Этот инцидент обсуждается в нескольких письмах папы Гормизда, сохранившихся в Avellana; полный отчетом.: VasilievA. Op. cit. P.185–188.
Учитывая все это, не следует удивляться тому, что Юстин I, Юстиниан и патриарх Иоанн в нескольких письмах папе пытались добиться от него публичного заявления, допускающего более умеренную интерпретацию его libellus. Они предлагали, чтобы из всех, кто поддерживал «Энотикон», один только Акакий получил формальное порицание и его имя было бы вычеркнуто из диптихов, но не имена его преемников и бесчисленных епископов, бывших с ним в общении [415] . Юстиниан прямо напомнил Гормизду, что его предшественник, папа Анастасий, был готов войти в общение с Македонием при условии, чтобы имя одного только Акакия было исключено из диптихов [416] . Но Гормизд остался непреклонен. Он чувствовал, что византийское правительство нуждается в Римской церкви и что политические обстоятельства предоставляют ему благоприятный случай для бескомпромиссного утверждения апостольского авторитета Рима. С течением времени, однако, его позиция оказалась непродуктивной. Как уже случилось однажды, в конце IVв. при папе Дамасе, Восток de facto пренебрег папскими требованиями. Это видно по упомянутому выше делу Дорофея Фессалоникского и быстро восстановленному почитанию Евфимия и Македония не только как канонических архиепископов, но и как святых исповедников. Кроме того, и сам Акакий в агиографических источниках не только не рассматривается как «еретик», но именуется «блаженным» за свою защиту халкидонского догмата [417] . Совершенно очевидно, что для восточного церковного сознания папский авторитет не был единственным и достаточным критерием православия.
415
Латинский текст писем находится без хронологического порядка в Avellana ('ed. cit. P. 626–627, 650–651, 649–650, 701–703, 715–716. Английский перевод см.: Roman State and Christian Church. A Collection of Legal Documents to A.D. 535. III. P. 976–989.
416
Ed. cit. P. 702. Англ, перевод: Р. 985.
417
Ср., например, Житие св. Даниила Столпника, написанное современником. Изд. Delehaye H.// Analecta Bollandiana. 32 (1913), 70 (англ, перевод: Dawes E., Baynes N. Three Byzantine Saints. Crest–wood, 1977. P. 49).
Каковы бы ни были скрытые течения, которые не смог разрешить libellus Гормизда, единство между Римом и Константинополем было достигнуто. Но это был лишь первый шаг в стремлении Юстиниана к восстановлению религиозного единства. На Востоке, где критерием православия представлялся скорее Кирилл Александрийский (и не только среди монофизитов, но и среди халкидонитов, особенно тех, которые с легкостью приняли «Энотикон»), упорство Рима в том, что истинная вера совершенно и достаточно выражена в «Томосе» папы Льва, а также и само ее определение, часто воспринимались с трудом.
«Энотикон» потерпел неудачу только потому, что отодвинул Халкидонское постановление на второй план; это привело к двойственности, которая оказалась неприемлемой и для откровенных противников, и для последовательных защитников Халкидона. В 512г. авторитет Халкидонского собора был восстановлен, но оставался вопрос: если Халкидон выражает правую веру, то какое из существующих толкований его определения правильно?
На Востоке было по меньшей мере три разных течения, создававших разделение и смуту [418] .
418
Более подробное обсуждение этих течений см.: MeyendorffJ. Christ. P. 29–68; ср. также: Gray P. T.R. The Defense of Chalcedon in the East (451–553). Leiden, 1979.
1) Основное течение монофизитства, представляемое Севиром Антиохийским [419] , которое отвергало Халкидонский собор, считая его несторианским, но придерживалось христологического учения, тесно связанного с Кириллом Александрийским [420] . Как и сам Кирилл, монофизиты–севириане, плохо понимаемые светскими историками и богословами, сочувствующими строго «антиохийской» христологии, утверждали, что Христос после соединения Его природ был совершенный Бог и совершенный Человек. Они формально отвергали Евтихия и соглашались с тем, что воплощенное Слово «единосущно нам» так же, как Оно «единосущно Отцу». Однако слово «природа» они понимали абсолютно конкретно, что практически делало его синонимом ипостаси. Они повторяли, что признание Халкидонским собором двух природ после их соединения означало на самом деле, что Христос не один, а два существа, действующих раздельно. Конечно, Севир смог бы найти тонкие различия. Он бы признал во Христе и Божество, и человечество, две сущности (—то есть отвлеченное понятие), которые можно различать мысленно ( или ), и в свойствах этих двух сущностей есть двойственность, но в действительности это только одна природа, хотя природа и «сложная в отношении плоти» . Христос—единственный Действующий , единый Спаситель, единый субъект, а это как раз то, что в глазах Севира означала кириллова формула «единая природа Бога Слова воплощенная» [421] . Противники собора, верные Кириллу, но верные «фундаменталистски», буквально отказывались видеть достоинства халкидонской формулировки как защиты от опасностей «евтихианского» понимания Кирилла*{{Представлять севириан «фундаменталистами»
419
Внутри монофизитства были озлобленные внутренние споры, но севириане представляли преобладающее течение.
420
Ср. классическую монографию: Lebon Joseph. Le Monophysisme s'ev'erien. Louvain, 1909; Idem. La christologie du monophysisme s'ev'erien// Chalkedon. I. P. 425—480.
421
Более подробно см.: Meyendorff J. Christ. P. 40.
2) Некоторые сторонники Халкидона, толковавшие соборное постановление как реабилитацию старых антиохийских позиций Феодора Мопсуестийского, давали монофизитам повод подозревать собор в несторианстве [422] . В Константинополе главным распространителем таких взглядов был, по–видимому, монастырь «неусыпающих» . «Неусыпающие» монахи были в столице главными критиками патриарха Акакия и «Энотикона», но они же сильно противились «теопасхитским» формулировкам, жалуясь на них Риму. Существует общее мнение, что целый ряд подложных писем различных епископов к Петру Валяльщику исходил от «неусыпающих» [423] . Эти тексты содержат прежде всего возражения против идеи ипостасного соединения и отнесения страстей Христа к Его единой личности. Страсти, утверждали они, относятся только к Его «человечеству», то есть к понятию безличному. Противники «неусыпающих» обвиняли их даже в том, что они отказывались именовать Марию Богоматерью. Твердость монахов в халкидонской позиции была большой помощью халкидонским архиепископам столицы, преемникам Акакия; она повлияла и на их собственные позиции, и на взгляды, которых придерживались в Риме. Эти взгляды, однако, в глазах монофизитов делали подозрительной всю партию халкидонитов. Их опасения вскоре частично подтвердились халкидонской реакцией в Сирии в 519г. В Кире было совершено торжественное богослужение не только в память усопшего Феодорита, но также и учений Феодора Мопсуестийского и Диодора Тарсского [424] . «Антиохийское» толкование халкидонского определения нашло также сочувствие у некоторых людей на Западе, вероятно, потому, что, как им казалось, халкидонская христологическая формулировка была самодостаточной и являлась поддержкой Риму в его борьбе против «Энотикона». В действительности эта позиция отражала поверхностное прочтение текстов: «теопасхизм» утверждался и в «Томосе» самого Льва, а Халкидонский собор особенно одобрял веру Кирилла.
422
Эти опасения монофизитов были добросовестно переданы папе Гормизду умным египетским диаконом Диоскором, бывшим одним из папских легатов в Константинополе в 519 г. (Ср.: Coll. Avell. Ed. cit. P. 676, 686: non sufficit synodus contra Nestorium).
423
Текст этот опубликован у Schwartz E. Publizistische Sammlungen zum Acacianischen Schisma. M"unchen, Bayerische Akad. der Wiss., Abh. Phil. — Hist. Abt. N.F. 10 (1934).
424
Согласно документам, цитированным в Деяниях Пятого собора (изд. Str"aub J. Acta conciliorum oecumenicorum. IV. Berlin 197 I.S.I 87), имя самого Нестория было включено в богослужение — вещь неправдоподобная, вероятно, результат тенденциозного повествования.
3) Как показано в предыдущей главе, подход Кириллиан к халкидонской формулировке был таким же, что и у большинства Отцов в 451г. Его часто называют неохалкидонизмом, и название это было бы неверным, если бы предполагало измену духу собора [425] . Истинное значение халкидонского определения не оказалось бы затемненным, как это случалось, если бы после 451г. не произошла поляризация взглядов халкидонитов — «фундаменталистов» (отвергавших Нестория, но не замечавших опасности несторианства) и кирилловцев — " фундаменталистов» (отвергавших Евтихия, но несвободных от евтихианства). Прояснение началось с эпизода, обычно именуемого «делом скифских монахов», но оказалось, что избежать окончательного разрыва между халкидонитами и монофизитами уже поздно.
425
Термин «неохалкидонский» был создан Joseph Lebon, тогда как уничижительный оттенок подчеркивается в более поздних исследованиях Charles Moeller и др.
В марте 519г. в Константинополь прибыла группа скифских [426] монахов (с которой мы уже встречались в V главе в связи с их вмешательством в западный спор об августинизме) из окружения халкидонского magister militum Виталиана, восставшего против Анастасия, но приближенного ко двору Юстина I. Тем самым они были безупречны по части верности Халкидону. Но они предприняли исправление халкидонской позиции, как она была выражена «неусыпающими», включив ее в кирилловский христологический контекст. Их назойливая активность и некоторое навязывание лозунгов раздражали константинопольские власти, но сама суть их позиции была несомненно верной: халкидонское определение не отменяет кириллово учение, согласно которому Личность или Ипостась Христа есть превечная Ипостась Логоса, восприятие Им плоти не означает восприятия другого субъекта; нет «двух Сыновей», есть лишь один, и поэтому совершенно правильно говорить—в контексте православного понимания искупления—что «Один из Святой Троицы пострадал на Кресте». В пользу своей позиции скифские монахи могли, конечно, сослаться не только на Двенадцать анафематизмов, содержащихся в третьем письме святого Кирилла Несторию, но также и на сам Никейский Символ, в котором субъект глагола «страдавша при Понтии Пилате» есть действительно Сын Божий. Выражение «Один из Святой Троицы пострадал во плоти» употребляется также в «Томосе» Прокла к армянам (435).
426
В VI столетии термин «Скифия» означал местность по нижнему течению Дуная, известную теперь как Добруджа. Она была населена потомками древних даков, предков современных румын. В этой местности говорили как на греческом, так и на латинском языках (ср.: Jones. Roman Empire. II. P. 986,988).
Теопасхизм скифских монахов на самом деле не утверждал никакого иного христологического учения, кроме того, которое предполагается, когда Марию именуют Богородицей: от жены может родиться только кто–то (а не что–то), и только кто–то (а не что–то) может страдать и умереть. Не было во Христе никакого личного субъекта, кроме Логоса, который оставался Собой, восприняв плоть и умерев на кресте [427] . Именно колебания некоторых халкидонитов, которые под запоздалым влиянием христологии Феодора Мопсуестийского не решались принять теопасхизм, позволили монофизитам обвинить их в предательстве самой никейской веры.
427
Нельзя не удивляться тому, что этот православный теопасхизм иногда смешивается с «патри–пассионизмом» (то есть с монистическим, нетринитарным учением, согласно которому Бог Отец, будучи тождествен с Сыном, пострадал на кресте) и даже именуется «пробным камнем монофи–зитской ортодоксии» (Prend. The Rise. P. 168).