Единый поток жизни

Арсеньев Николай Сергеевич

Ибо в этом смысл жертвы вообще: не в уничтожении ее, но в ее отдании (surrender), но не только в этом, а еще и в "ее приятии и преображении — Богом" (стр. 175). И мы участвуем в Его жертве, в Его безмерном послушании, в Его отдании Себя Отцу, умираем на Его кресте, чтобы участвовать в Его обновленной, прославленной жизни, жить Его обновленной жизнью. В этом - смысл Его жертвы, в этом — смысл искупления.

В Таинстве Евхаристии Его жертва особенно жива посреди нас, перед нашим взором, более того, Евхаристия есть продолжение этой жертвы, не в смысле повторения единожды восприятой Им смерти, а в смысле приобщения нашего, все снова и снова, к неоскудевающему потоку Его вечного, непрерывного жертвенного отдания Себя Отцу, и участие наше чрез это в Его преображенном и прославленном человечестве. Не мы низводим Его снова на землю в Таинстве Евхаристии для нового повторения Голгофы, а мы сами возносимся горе, вся Церковь предстоит в трепетном

созерцании перед вечным небесным жертвенником Его, где единожды закланный Агнец, и живый и прославленный, вечно приносит Себя Отцу за грехи мира (как это описано в видении Апокалипсиса, гл. 5). В Таинстве Евхаристии мы переносимся в высшую плоскость бытия, в присутствие Его вечной жертвы, Его вечного отдания Себя Отцу, в присутствие не только Закланного, но Живого, Воскресшего и прославленного Господа (срв. "Се бо входит Царь Славы" в нашей литургии). В этом — истинный смысл Таинства Евхаристии, древне-христианской литургии, и с особенной яркостью и чистотой, по мнению епископа Hicks'а, сохранился этот дух древне-христианской Евхаристии в литургической жизни Православного Востока. "На Востоке... не только был сохранен в Евхаристии характер этого небесного жертвоприношения, но и сторона общения, соборности в евхаристической жертве была удержана, ибо, несмотря на нечастое приобщение верных, священник никогда не был отделен от церковного народа. Изначальная форма евхаристического служения подчеркивает его соборный характер. Евхаристия есть акт тела Церкви... Определенная тенденция Православного Востока лежала в сторону сохранения полноты идеи жертвы в Евхаристии и поэтому земной акт богослужения рассматривался скорее, как перенесение верующих на небо... в непосредственное присутствие Господа, чем как низведение Господа на землю."

В заключительной главе автор суммирует основные мысли своей замечательной книги. Искупление — не в физическом акте Смерти, а в добровольном отдании жизни, и эта жизнь, — человечество Господа - преображается и садится одесную Бога Отца. "И таким образом, умирая и добровольно отдавая Свою жизнь, Он проходит с Кровью Своей - т. е. Своей добровольно отданной жизнью — через завесу, которая есть Его собственная плоть, Его собственное преломленное Тело, во Святая Святых, т. е. полноту присутствия Бога." [147]

147

"And, so dying, so surrendering His Life, He passes with the Blood, which is the surrendered Life, through the Veil which is His flesh, His own broken Body, into the Holy of Holies, the very Presence of God".

Таинство Евхаристии есть принесение нами Отцу сей жертвы, единожды совершенной и неповторяемой, ибо вечной, вечно приносимой Ему на небесном жертвеннике — самим Агнцем, — вечным Первосвященником. Мы -участники Его жертвы, участники Его послушания, [148] и, вместе с тем, мы - участники Его прославленного человечества. There can, indeed, be no ultimate distinction between His glorified Hie and the life of redeemed humanity (стр. 334). Мы становимся в Таинстве Евхаристии причастниками прославленных Тела и Крови Его. И вместе с тем Таинство Евхаристии имеет космическое значение, ибо человек есть первосвященник всей твари. Это — единый великий поток нашего принесения себя и всех и всего Богу чрез Его, Христову вечную и единую жертву, который нашел свое высшее выражение в Таинстве Евхаристии. В Таинстве Евхаристии — earih is lifted up to heaven — "земля возносится к небу", земное преображается в Небесное (стр. 334).

148

"In Him and through Him alone mankind, so far as it is koined in Him, continues to offer its service of obedience to God" (337).

Эта книга епископа Hicks'a глубоко напитана, глубоко дышет истинным духом православия; она, прямо можно сказать, рождена от этого духа — из духа апостольского и святоотеческого созерцания богатства и тайны и славы - "богатства славы наследия Его", открывшегося нам в воплощении Сына Божия.

Проблема таинств и отношения их к общему миросозерцанию и соборному мистическому опыту Церкви вообще сильно занимает религиозную мысль кафолически настроенной части англиканства, является, наряду с созерцанием тайны Воплощения и Искупления, одной из центральных тем, вытекающей из его религиозного опыта. Укажу лишь, кроме уже рассмотренной нами книги епископа Hicks'a, еще на интересную книгу Canon Quick'a The Christian Sacraments (1927; 2-ое изд. 1928 г.) и на статью О. Spens'a об Евхаристии (The Eucharist) в Essays Catholic and Critical.

Наряду с этим глубоко кафолическим направлением англиканской богословской

мысли, которое является особенно характерным и значительным, встречаем и ряд произведений, в которых христианское благовестие лишается своей исключительности и силы, лишается иногда своего внутреннего ядра и всецело приспособляется к "современно-эволюционистической точке зрения, связывается оковами немощных и вещественных начал мира сего" — вплоть до отрицания истинного воплощения Слова и силы воскресения Его. Таковы, напр., книга Rashdall'я об Искуплении; отчасти работы Bethune-Baker'a и ряд других.

Через сближение Англиканской Церкви и Православной стержень англиканской богословской мысли, продолжающей пути святоотеческого предания и раскрывающей его применительно к умственным запросам нашего времени, был бы еще более укреплен и была бы исключена тогда возможность отказа от самых основ христианского благовестия на почве англиканского богословия. Современная же православная мысль обогатилась бы многими ценными плодами братского богословия, выросшего из тех же общих предпосылок апостольского и святоотческого вероучения. [149]

149

Об англиканском богословии последних десятилетий см. также книги Д-ра М. RAMSEY, R'ecents d'evejoppemenrs de la th'eoloqie anqlicane, Ed. Descl'ee и God, Christ and the World, London, 1969; франц. перевод: Paris, Casterman, 1969.

Глава двенадцатая

О духовной и религиозной традиции русской семьи

1

Всякая культурная и духовная жизнь и народа и отдельной личности должна в значительной мере рассматриваться, как динамическая традиция, т. е. как духовное оплодотворение предшествующим и творение новых ценностей, как претворение в жизнь, в новых формах жизни, некоторых основных, исконных вдохновений. Это в достаточной степени очевидно и подтверждается действительностью на каждом шагу, но об этом часто забывают.

Особенно значительное - и основоположное - проявление этого живого потока динамической традиции есть жизнь семьи, культурная и духовная, переходящая из поколения в поколение. В тишине, незаметно, неслышно совершается здесь великое дело не только передачи культурных и духовных ценностей, но и творческого воздействия одного поколения на другое (и — это еще важнее — личности на личность), "духовного оплодотворения", рождения и образования новой личности, т. е. решающего, творческого элемента в общем потоке культурной и духовной жизни. [150]

150

См. также соответств. главы моих книг: "Из русской культурной и творческой традиции". Изд." Посев", 1959 г.; Die Geistiqen Schicksale des mssischen Volkes, Verlag Styria, Graz, 1966. Pi'er'e russe, Neuch^atel, 1963, Delachaux et Niestle; La Sainte Moscou, Editions du Cerf, Paris, 1949.

То, что производят семена воспитания, получаемого в недрах семьи, т. е. приобщение ребенка к духовным ценностям, которые, так сказать, "сеются" в его душу, в большинстве случаев несравнимо по глубине и силе со всеми последующими воздействиями в жизни. Огромное значение семьи в духовной и культурной истории отдельного человека и народа настолько ясно, что на доказательство этого не стоит тратить времени. Интересно, однако, остановиться на том, как это значение проявляется, какие различные формы принимает этот поток динамической духовной традиции, текущей через семью (иногда, конечно, эта динамика замирает и "соль" духовная теряет свою силу, остается форма, но жизнь отлетает. Это — как мы знаем - бывает повсюду — и в жизни семьи, и в обществе, как и в жизни отдельной личности).

Творческое воздействие происходит - повторяю - в глубинах духа, в тишине, едва заметно. Недаром пришествие и действие Царства Божия сравнивается в Евангелии с незаметным действием закваски, положенной ("скрытой") в "три меры муки, покуда не вскиснет все", или с зерном горчишным, меньшим всех семян, которое однако, упав в землю, вырастает в большой куст, выше всех злаков, так что птицы небесные гнездятся в нем (Мф 13. 32-33). Эти евангельские мысли в сильной мере вдохновили, напр., идеи Хомякова по философии истории. [151]

151

См., напр., его стихотворения "Широка, необозрима" и "По поводу картины Иванова" и его письма к К). Самарину от 19 сент. 1843 г., начала 1845 г., 1 апр. . 1855 г., 3 окт., 1858 года. См. мою вступительную статью к "Избранным сочинениям А. С. ХОМЯКОВА", Нью-Йорк, Чеховское издательство, 1955 года.